— Как, значит, этого зовут? — спросил Иеронимус с несколько жестокой улыбкой.
— Его. Зовут. Пит.
— Пит? Такой здоровый парень, мне нос грозился сломать, и вдруг — Пит?
— Ничего он не грозился сломать.
— Грозился.
— Это он только говорит. На самом деле он очень славный…
В последнем слове отчетливо прозвучало сожаление.
— Так вы все-таки знакомы! — мгновенно прицепился Иеронимус.
— Ничего подобного!
— Ты сказала, он славный! Откуда ты это знаешь?
— Да мы так, самую чуточку знакомы.
— Самую чуточку, значит. Вы целовались?
— Мы будем сегодня работать над книгой или как?
— Наверняка целовались.
— Не целовались, и вообще это не твое дело.
— Мое, сама знаешь. И знаешь почему.
— Вот придурок!
— Мы, стопроцентные, должны держаться друг за друга.
— Так и знала, что ты притянешь эту тему!
Школьники, направляющиеся на собрание, мало-помалу организованно покинули ротонду, и разговор Сленни с Иеронимусом снова стал развлечением для публики.
— Мы дружим совсем не потому, что оба входим в сообщество ЛОС! Это вообще ни при чем!
Как только отзвучало последнее слово, в ротонде установилось изумленное молчание. Ученики за соседним столиком подозрительно косились на них.
— В сообщество ЛОС? — задохнулся Иеронимус недоверчиво, растерянно и возмущенно. — Это еще что за чушь?
— ЛОС — лунарный офтальмический символяризм! Ты что, вообще ничего сам о себе не знаешь?
— Да нет, меня царапнуло слово «сообщество».
— А как еще нас назвать, всех в целом, ты никогда не задумывался?
— О чем ты, не пойму? Нас все зовут стопроцентно лунными…
— Вот-вот! Эта дурацкая кличка тебя устраивает?
— Постой, но как же… Сообщество ЛОС — звучит как название дома для престарелых…
— А «стопроцентно лунные» — это унизительный ярлык! Знаешь, как он появился?
— Не знаю и знать не хочу, — соврал Иеронимус.
— Девяносто четыре года назад таких, как мы, ссылали в специальные лагеря на обратной стороне Луны. Это время называют «Эпоха слепоты». В школах о нем не рассказывают. Правительство скрывает…
— Я сказал: не хочу об этом знать!
— Конечно, это же убрали из всех учебников и книг по истории!
— А ты откуда знаешь? Кто тебе рассказал?
Слинни поперхнулась. Ответ не шел у нее с языка.
Иеронимус зло рассмеялся. То есть со стороны казалось, что зло, а на самом деле — грустно, с затаенным оттенком самой обыкновенной ревности.
— Это тебе очередной бойфренд наплел?
Иеронимус понимал, что разговор катится куда-то не туда, и виноват в этом только он сам. Ему всегда нравилось дразнить Слинни. Всего две минуты назад он передразнивал Пита, а она изо всех сил старалась не смеяться. Как быстро все изменилось! Слинни вскочила, сжимая кулаки. На ней был короткий синий жакетик, точно в цвет волос, а под ним черная футболка. Черное и синее. В древности синий цвет означал грусть. Синяя Слинни… Синяя Слинни… Впервые Иеронимус молча проклинал свою дурацкую жизнь за то, что не может увидеть ее глаза. Такими, какие они есть на самом деле, без фиолетовых линз. Сквозь стекла можно разглядеть форму век, ресницы, темные точечки зрачков, белки глаз, но с бесцветной радужкой ее глаза словно бы стерты. Как и его.
Они застыли друг против друга. Слинни хотела сказать: «Мы не умрем, если посмотрим друг другу в глаза», — но он остановил ее. Сколько времени могут люди обитать на Луне, оставаясь людьми? Не бывает лунных наполовину. Или ты человек, или нечто совсем иное. Луна — это камень, летящий в пустоте. Здесь дышат искусственным воздухом, здесь воду для питья добывают из растаявших комет. Слинни красит волосы в синий цвет. Они вместе работают над рефератом. Слинни встала. Им постоянно твердили: нельзя смотреть друг другу в глаза, нельзя разговаривать друг с другом, но это было сплошное вранье. Слинни знала такое, о чем Иеронимус не догадывался, а узнать боялся. Это было понятно по наступившему молчанию. На них смотрели. Слинни по-прежнему сжимала кулаки. Линзы на глазах запрещали продолжать этот разговор. Иеронимус залюбовался ею…
Он уже готов был признаться, что все в его жизни вращается вокруг нее. «Ха, Слинни, спорим, ты этого не знала — я и сам раньше не сознавал, а вот сейчас ты встала, стиснула кулаки, твои волосы медленно плеснулись в такт движению, ты кружишься, и я кружусь вместе с тобой. Я и не подозревал, а оказывается, я — твой спутник, без тебя в моей планетной системе нет центра…»
Иеронимус заговорил так тихо, что Слинни едва могла его расслышать. При этом он неотрывно смотрел ей под ноги.