Он подумал о Полине. Встретилась ли ему такая или нет? Как-то он не думал об этом. Он никогда не допивался до потери сознания, да и утром голова скоро проходила, гудение пропадало вместе с первым трамваем. О себе он рассказывал вяло, язык его едва шевелился, взгляд сползал в электрический камин. Здесь даже сгореть не получится, подумалось ему, Гоголя бы сюда, быть может, мы бы второй том "Мёртвых душ" и спасли.
- Николай Стуков!
- Я! - отозвался Бессмертный, неохотно поднимаясь с места.
- Повезло тебе, - вздохнул Сторис, - обсуждаешься одним из первых.
- Прошу вас, - пригласил Паратов, ладонь его лениво поднялась, помахала в воздухе, - обсуждение должно быть глаза в глаза. Если хотите, прочитайте несколько, на ваш взгляд, самых удачных строк.
Бессмертный неторопливо прошёл к столу Паратова, сел рядом с мастером, положа ногу на ногу.
- К войне готовимся! Роман написан от лица преподавателя начальной военной подготовки, вы не помните, а был такой предмет в школах, являлся обязательным. Оружие разбирали и собирали и не боялись, что какой идиот стрельбу откроет или даже попужать решит.
- Не все здесь такие сопливчики, Бессмертный, - Сторис испытывал сегодня непонятное отвращение к Стукову. Отчитается сегодня, паразит, потом будет всю неделю бухать, местами подкидывая свои пять копеек, когда будут обсуждать других, толком никого не читая.
- Однажды препод поймал нас, четверых голодных пацанов, в спортивном зале. Что вы тут делаете? К войне готовимся! Отвечаем.
Николай читал торопливо, слова его рвались, порой он пропускал куски текста, вероятно, которые ему самому не нравились. Он слушал его с грязного кресла, пальцы его невольно двигались, словно он сам на ощупь разбирал и собирал "Макаров". Пацаны вырастали, но войны для них не было, вместо неё захлёбывался словами Бессмертный, пытаясь уместить последние дни Советского Союза в несколько ломких фраз. Конечно, парень, которого застукал препод, тоже стал преподом, пошёл в свою родную школу, а вот предмет его любимый отменили со страной, вырвали даже страницы в классных журналах. Комками жёваной бумаги, оставшейся от военной подготовки, теперь стреляли друг в друга младшие классы.
- Все мы пишем Илиады, но далеко не все её читали, - медленно прожевал слова Паратов, точно отделяя кости от хорошего мяса, - вот Николай Стуков написал новую Илиаду, что вы можете о ней сказать.
- Бессмертный читал Илиаду, не надо ля ля, - прогундел лилипут, подпрыгивая на стульчике, - а сказать тут нечего - крепкая, качественная проза. Не каждый у нас такое напишет.
Он открыл рот, чтобы возразить, но тот самозванец с экрана начал нести какую-то ахинею, выпячивать себя перед всем семинаром, заглушать и Стукова, и Паратова. Неужели они не общались с живыми участниками семинара? Потом понял, что не общались, и возненавидел себя ещё больше, потому что не смог ничего сделать, чтоб о нём (обо мне?) осталась пристойная, не причёсанная до влажного лоска, не отвращённая память.
- Сергей Викторович Кошонин, - голос добрался до него, выбросил снова в каминный зал. Они скомкали обсуждение на экране, но тут уж ничего поделать нельзя было, его история тоже скакнула, оставив удовлетворённое размытое лицо Бессмертного рядом.
- Благодарю, господь с нами, - поднялся православный блогер, - мой роман выявляет серьёзные проблемы нашего общества, наставляет на истинный безгрешный путь.
- Призывы к смирению, - зашептал Стуков, кивая в сторону Кошонина, - вера в скорый божий суд, в то, что всё, что есть богу угодно, что это он, чтобы сделать нас сильнее, испытания посылает.
- Пробудитесь! - строго глянул на них православный блогер, и все будто по команде распрямились, поглядели на чистое небо, в котором тлела одна-единственная звезда на верхушке ели.
- После бессонной ночи, неа, - раззявил рот Бессмертный, - его смиренные сцены хоть короткие были, а тут на пять авторских. Задолбался читать.
- Я написал этот роман, чтобы мы пробудились, уделяли больше внимания исторической памяти. И не совершали в будущем ошибок, которые сыграли роковую роль в истории нашего государства, привели нас к нравственному падению, надолго отвернули от Веры.
Провозгласил он и перекрестился.
- Пожалуйста, прочтите, - зашевелился Паратов. Длинный тонкий ноздреватый нос, глаза вроде и глядящие небрежно, но достающие до твоей души, даже когда мастер иронично щурится.
- Руководители. Роман.
Они смотрят на меня с высоты своего положения, будто бы светятся в полутёмном зале, обитом бархатом, покрытом звенящей пылью. Сталин. Молотов. Каганович.
Они. Руководители.
- Руководители - это намёк на апостолов? - зашептал он Бессмертному, - Но в политбюро не было 12 человек.
- Они глядят на меня с ручек маршруток, избитые, окровавленные, - прочитал наизусть Николай на ухо Сторису. -
Они. Ногти.
Разного цвета, вобравшие в себя всю бессмысленность будней.
- Но...
- Ногтей тоже не двенадцать, но мы как-то миримся с этим, - угадал его вопрос Бессмертный, - харе, давай дальше слушать.
- Уже все поняли, что главный зарвался, - раскинулся Берёза, круглые пятна глаз его едва заметно поблёскивали на солнце. - Надо собрать народ. Наши конкретно объяснят ему, что он неправ.
- Абрашка ссыт, - выгнул шею Гусь, - я имел с ним разговор. Мнётся, меняет тему, ничего конкретного. А ведь он теперь ближе всех к главному.
- Я сам с ним поговорю, - всколыхнулся Берёза, - понятно, что главный знает наших людей, знает их уязвимые места, готов по ним ударить. Чёрте что, мы его поставили в руководители, без моих денег, опыта и влияния он бы в КГБ сейчас полы подтирал.