Однажды Карин взяла его с собой в Мессауре – в то время она ждала Свена. Должно быть, это было в 73-м или 74-м, ему было лет двенадцать – тринадцать. У него остались смутные воспоминания. Снега не было, но в тот день тоже дул сильный ветер. Тогда в некоторых домах еще жили люди, он видел светящиеся окна. Большинство магазинов на главной улице были заброшены, витрины заклеены бумагой. Многие дома уже увезли, улицы напоминали щербатый рот с выпавшими зубами… Он так и не понял, зачем мама привезла его туда. А потом, когда они стояли на узенькой улочке, ведущей в никуда, мама вдруг заплакала. Присев, обняла его, крепко прижала к себе и что-то шептала ему на ухо, а Викинг ответил, что он замерз, и они поехали домой.
– Когда-то в Мессауре проживало больше тысячи человек, – сказал он сейчас. – Почти все работали на строительстве гидроэлектростанции. Когда они ее закончили, то стали никому не нужны, и поселок тоже. Его закрыли, дома увезли. Они были построены на сваях, так что от них и следов не осталось. Людей перекидывали с места на место. Здесь всегда так поступали.
Их машины стояли рядом на служебной парковке рядом с участком. Маркус нес на руках маленькую Майю, Юсефин вела под руки смертельно уставшего Эллиота. Быстро обняв Викинга и Элин, она села на заднее сиденье машины Маркуса.
Элин и Шамари, приехавшие на похороны из Стокгольма, остановились в доме Карин на Кварндаммсвеген. Викинг с Алисой подвезли их туда.
– Ты уже решил, что будешь делать с виллой? – спросила Элин, кивая на дом модели «Эльвбю». – Продашь или оставишь себе?
Густав заказал этот дом для себя и Карин, когда они ждали Викинга. Это была одна из первых моделей у производителя. Карин прожила в нем всю свою сознательную жизнь. Несмотря на суровый климат, дом держался хорошо, но теперь его надо было ремонтировать и модернизировать.
– Пока не знаю, – ответил Викинг. – Многое зависит от Алисы.
Элин повернулась, зашла в дом и закрыла за собой дверь.
Не зажигая лампы, они плюхнулись рядом на диван. От тусклого голубовато-серого света за окнами тени стали серыми, очертания расплывчатыми. Викинг даже не видел ее лица.
– Мы должны рассказать им, кто ты, – проговорил он.
– Нет, – ответила она без всякого выражения.
– Они имеют право знать.
Она сглотнула.
– Теоретически – да, возможно, – сказала она. – Но на самом деле все равно нет.
– Все имеют право знать свое происхождение, – сказал Викинг. – Каждому важно знать, откуда он, кто его родители, свою историю.
Она медленно покачала головой.
– Мы не можем от них этого потребовать – что они будут знать, но сохранят все в тайне.
– Но ты только представь себе – вновь обрести маму. Это должно компенсировать…
– Нет, – ответила она совсем тихо. – Ты ошибаешься, они не получат меня назад. Меня не было рядом, когда они во мне нуждались. Если я появлюсь сейчас, когда уже слишком поздно, будет еще хуже.
Он вздохнул, громко и раздраженно. Тут она ошибается: насколько часто детям, выросшим без матери, доводится снова обрести маму? Не могут же они отказать своим детям в таком чуде.
Она посмотрела на него бескoнечнo усталым взглядом. Он так и не привык к карим контактным линзам – на самом деле глаза у нее были голубые.
– Ты же понимаешь, я больше всего на свете хочу рассказать им, – проговорила она. – Ты ведь понимаешь? Думаешь, мне самой не хочется чуда? Чтобы они подбежали ко мне с распростертыми объятиями, поцеловали меня в щеку? А малыши стали называть меня бабушкой?
Она поднялась, ее силуэт расплылся в полумраке.
– Все эти годы я скрывалась ради них. И ради тебя. Ты это знаешь.
Он взглянул на нее: смутный, невысказанный страх.
– Правда? Только ради нас?
Она отшатнулась от него, он тут же пожалел о сказанном. Поднялся, обнял ее, притянул к себе.
– Прости, – проговорил он. – Я просто… Разве мы не можем взять и начать все сначала?
Она дала себя обнять, ее волосы щекотали ему нос.
– Викинг…
– Ты, я, Маркус и малыши – кому придет в голову, что тут есть что-то странное? Будем жить самой обычной жизнью – дни рождений, подарки на Рождество, барбекю за тысячи километров от Стокгольма, господи…
– Викинг, – снова произнесла она, – если мне придется уехать, ты последуешь за мной?
Он выпустил ее из объятий, в полумраке ее глаза казались теперь черными дырами.
– Последую за тобой?
– Да, чтобы уже никогда не вернуться.
Его взгляд скользнул за окно, к березе и пасмурному небу.
– Я хочу, чтобы ты осталась, – сказал он. – Здесь, со мной.