И, Бикерстафф понял, что она обратится именно к нему с вопросами.
Он вышел на палубу и пошел вперед, избегая квартердека, который так легко сообщался с огромной каютой. Было темно, почти одиннадцать часов, но света от обилия звезд было достаточно, чтобы он мог видеть все, что ему нужно было видеть.
Он хотел дать ей шанс приблизиться к нему. Не хотел, чтобы ее любопытство сводило ее с ума.
Он облокотился на перила и смотрел вверх на звезды или, вернее, на несколько планет, которые у увидел не более чем за десять минут до того, как она вышла из каюты. Он смотрел, как она поднимается по трапу на квартердек и осматривается, а затем спускается на палубу и идет вперед.
— Добрый вечер, миссис Тинлинг, — сказал он и увидел, как она вздрогнула.
— О, это вы сэр, — сказала она, приходя в себя.
— Простите меня, — сказал Бикерстаф, — я не хотел вас напугать.
— Все в порядке. Думаю, я немного нервничаю. И я думаю, что вам, возможно, пора отказаться от слова «миссис». Эту ерунду выдумал Тинлинг. Пожалуйста, зовите меня просто Элизабет.
— Буду очень рад, если вы окажете мне честь обращаться ко мне как к Фрэнсису.
— Это честь для меня, сэр.
Какое-то время они стояли, молча, их глаза были обращены к звездам, а мысли были где-то в другом месте.
— Как чувствует себя Король Джеймс? - нарушила молчание Элизабет.
— Очень хорошо. Рвота сработала превосходно. Я собирался пустить ему кровь, но, думаю, в этом не будет необходимости. Ему сейчас нужно спокойствие и все наладится само собой, что я наблюдаю весьма часто.
— Вы, врач, сэр? Я жалею, что так мало знаю о вас.
«И еще о Марлоу, который, несомненно, является вашей главной озабоченностью, как и должно быть», — подумал Бикерстафф.
— Нет, я не врач. Я… я был простым учителем. — Он повернулся и встретился с ней взглядом. Она была прекрасна, и простое платье, которое она носила, и простой чепчик с ее желтыми волосами, торчащими из-под него, только подчеркивали эту естественную красоту. Стоит ли удивляться, что она оказалась в центре всей этой бури? Лицом, из-за которого спустило на воду тысячи кораблей и сожгли все башни Трои.
Он улыбнулся иронии этой мысли.
Не прошло и двух лет, как Малахий Барретт обратился к нему за помощью в придумывании нового имени. Нового имени для новой жизни.
— Как звучит «Марлоу»? — спросил Бикерстафф.
— Марлоу?
— Это имя человека, написавшего пьесу о парне, продавшем душу дьяволу за мирские богатства.
Бывший разбойник улыбнулся: — Мне это очень подходит, — сказал он, и в этот момент Малахий Барретт умер для мира, а родился Томас Марлоу.
— Этим утром, — нерешительно сказала Элизабет, — после всех этих выстрелов Томас сказал… что-то о своей собственной истории, своей черной истории, как он это назвал. Он сказал, что он погиб.
— Так оно и есть.
— О, Фрэнсис, я так волнуюсь. Он такой… несчастный. Что… — ее голос оборвался. Она не знала, как задать такой вопрос.
— Вы хотите знать, что было в его прошлом? Какая история его жизни так мучает его?
— Да. — Она посмотрела на него, и в ее глазах была мольба. — Да, вы мне скажете?
— История Томаса принадлежит ему, а не мне. Но, может быть, если я расскажу вам свою собственную, как она связана с ним, это даст вам некоторый намек на то, кем он был раньше. Я считаю, что это мое моральное право.
— Пожалуйста, сэр, я вас умоляю.
Бикерстаф снова посмотрел ей в глаза, темные в слабом свете, хотя он знал, что они были голубыми, как и его, но более глубокими, не бледно-голубыми туманного летнего неба, а глубокой синевой залива. Он смотрел на черную воду.
— Я был учителем большую часть своей жизни. Греческий, латынь, наука, философия. Фехтование, как назло. В 95-м меня нанял довольно состоятельный джентльмен, который перевозил свою семью в Бостон. Меня поставили перед выбором: пойти с ними или искать другую работу. Я так много слышал об Америке. Хотя, конечно, вы жили в Англии, и знаете, о чем идет речь. Я думал, это будет как раз то, что мне нужно. Новая земля. В любом случае, через пять недель нас нагнал другой корабль, который оказался пиратским. Мы поставили все паруса, какие только могли, и бежали как лисы, но эти пираты, знаете ли, быстры и могут догнать кого-угодно. Им потребовалась большая часть дня, но, наконец, они догнали нас. Насколько я помню, все они стояли вдоль бортов, кричали и скандировали, били в барабаны. «Нагнетали ужас», как они это называли.