И еще про то, как на днях засел в губисполкоме, стал просматривать копии переговоров, которые ведут по телеграфу. И первое, что попалось, — про масло, обыкновенное масло, которое намазывают на хлеб. Знал, масла в Тамбовской губернии достаточно, но оказывается, детские приюты и богадельни сидят без него. Что ж, дело надо поправить. Но вот телеграммы губисполкома: в Кирсанов, в Козлов? Нет, сразу в Москву, в Наркомпрод: «Прошу выдать разрешение на масло по смете, представленной губсобесом 9 июля, ввиду крайней необходимости для домов губсобеса». Ну ладно, пусть. А что отвечает Наркомпрод? «С вашим ходатайством обратитесь в Главмасло, Ильинка, 21». Вот это и взорвало: Наркомпрод находится в помещении бывших Верхних торговых рядов, а улица Ильинка — тут же, за углом; отправили бы посыльного, и делу конец! А они телеграфируют. В Тамбов. И отсюда по адресу «Ильинка, 21» летит новая губисполкомовская телеграмма: «Прошу выдать разрешение на масло по смете, представленной губсобесом 9 июля, ввиду крайней необходимости такового для домов губсобеса». А Главмасло будто нарочно отвечает: «С требованиями на масло для домов Совета обратитесь в Главкомгосор. Главмасло, Иванов». Что за чертовщина? «Комгосор» — это ведь «Комитет государственных сооружений»! Но поразмыслив, понял: у товарища Иванова, видимо, не было времени внимательно прочесть телеграмму, он не разобрал, что речь идет о «домах собеса», решил, что «домов Совета». А масла у бедных детишек по-прежнему нет, хоть телеграф и потрудился на славу…
Ну, устроил он бучу в губисполкоме! И тут же сел, написал и отправил в Москву, в «Известия»: «Настоящей заметкой я обращаюсь ко всем столичным и провинциальным советским работникам с призывом: «Щадите телеграф!» Мы должны обеспечить срочным телеграфным сообщением дела военные и продовольственные. Но сделать это подчас не имеется решительно никакой физической возможности в большинстве случаев потому, что телеграф оказывается загруженным целым потоком совершенно несрочных сообщений». А следом напомнил, что не только советские учреждения, но даже сами агенты военного и продовольственного ведомств не всегда понимают, что в их же интересах прибегать к пользованию телеграфом только в самых исключительных случаях. И предупредил: особая комиссия будет самым настойчивым образом следить за служебной перепиской, виновных в злоупотреблениях телеграфом ждет строгий суд. «Но я не сомневаюсь, — прибавил, — что многого можно достигнуть не только путем контроля и репрессий, но и путем неустанных призывов к благоразумию наших ответственных работников…»
Вот только что-то долго «Известия» держат, не печатают заметку. Поскорей бы, поскорей!
Дойдя до края пустынной вокзальной платформы, он обернулся. Рабочий, вознесший молот на вагоне Председателя ВЦИК, уже привычно привлек внимание. Там, у ступенек вагона, собралась кучка людей в промасленных куртках, и среди них взгляд сразу выхватил синюю рубаху Калинина.
Со щемящей радостью подумалось: «Вот она власть… о ней он говорил. Каждый может подойти к вагонным ступенькам и потолковать. И я правильно… эту заметку: щадите телеграф. Не все орать да приказывать. К людям — по-людски…»
Он приободрился, подумал, что, пожалуй, в «Известия» надо и про Иванова из Главмасла написать. Пусть по всей России посмеются. Это тоже будет… ну, вроде беседы у ступенек вагона.
Глава тринадцатая
1
Грузчик крикнул:
— Товарищ комиссар! Вы бы перекурили…
Булак замотал головой и наклонился за новым ящиком.
Тупая боль усталости все сильнее охватывала спину. Поставив ящик в штабель, он опять оглянулся на дверь и вгляделся в пыльно-зеленую стену багажного вагона — какая же прорва этих посылок! Раньше так не бывало; почтовый вагон, уютная теснота отсека для посылок, выгрузили тележку, ну, две и покатили к железнодорожному почтовому отделению, отобрать, что пойдет дальше, — и на ломовые дроги, везти на другие вокзалы, по девяти московским направлениям, грузить в те же тесные каморки почтовых вагонов. А теперь на́ тебе — посылки прибывают в битком забитых товарниках, и поди их сразу и выгрузи, и рассортируй, и развези по вокзалам! И ящики все десятифунтовые, в предельном весе, потому что в них зерно или пшенка — продуктовые сплошь посылки, потому что голод в Москве дошел до последней точки и только так жители более сытых мест могут спасти своих московских родственников, а красноармейцы, воюющие в этих сытых местах, — своих; но часто адреса идут и вовсе не московские, просто Москва самый что ни на есть в России узловой, перевалочный пункт, и чтобы посылка попала из Касимова в Псков, ей надо побывать здесь, в двух железнодорожных отделениях, полежать да покататься на тележках.