— Завод прекрасный! Я вообще, знаете, удивляюсь, как вы тут еще не сгорели дотла в этой саже и копоти…
Он смеялся легко, радуясь энтузиазму собравшихся вокруг людей, даже задиристым вопросам Бонч-Бруевича, собственно вызванным все тем же энтузиазмом, и все это поняли, заулыбались, загалдели, что иначе не выходит, некогда чистоту навести, а наведешь — так самодельные горелки быстро снова все закоптят. И что было, пожалуй, дороже всего сейчас, — улыбался и Бонч-Бруевич, уже по иронически, а как бы зачеркивая свою фразу о пустопорожних посетителях из церетелиевского министерства.
Подбельский сделал шаг к двери, ему открыли дорогу, и он быстро вышел из барака и зашагал прочь от него. Он еще не знал, куда именно идет, ему хотелось одного — увести хоть ненадолго этих людей, тяжело топавших следом, от их повседневных дел, от трудных обстоятельств, загнавших их, похоже, в ловушку, чтобы они взглянули друг на друга и почувствовали, что могут трудиться по-иному; нет, они и теперь работали неплохо, но им нужен был иной масштаб; и не только Бонч-Бруевичу с его идеями, не только Лещинскому, судя по всему способному руководить куда большим, чем теперь, делом, но и ловкому стеклодуву, и вон тем, что прыгают с подоконников приемного барака и тоже бегут следом…
Он вдруг увидел впереди мачту антенны — толстые, наращенные друг на друга столбы, уходящие в безмерную высоту, в небо, и как бы тянувшие за собой вверх тугие тросы растяжек, — и понял, что идет к мачте, к ее основанию и именно здесь станет говорить с радистами о том, за чем приехал. Мерно тарахтевший вдали движок вдруг смолк, и сразу стали слышны кузнечики в сухой, сожженной солнцем траве. Подбельский снял пиджак и перекинул через руку; остаться в одной холщовой косоворотке было приятно; он остановился и подождал, пока его не окружат, не соберутся плотным кольцом.
— Так вот, — начал, как бы продолжая разговор с Бонч-Бруевичем, и тот это понял, вскинул внимательный взгляд, — нам нужны не просто лампы, нам нужно их много. Значительно больше, чем вы изготовляли до сих пор. — Обернулся к стоящему позади Николаеву: — Аким Максимович, тысячу в месяц нам пока хватит?
— Да… Пожалуй…
— Вот так: тысячу. Что для этого нужно?
Недоверчивое молчание было ему ответом. Впрочем, возможно, цифра и не обескуражила, просто считали, переводили в потребные материалы эту «тысячу в месяц».
Первым отозвался Лещинский, стал перечислять: стекло необходимо, вольфрам, никель, алюминий для электродов.
Кто-то вставил:
— Станки не забудьте. На чем детали точить?
— Да, станки, — подтвердил Лещинский. — Но главное, нужен газ. Видели, чего мы отчудили, чтобы питать горелки? Бензин испаряем воздухом, мехи стеклодув качает, а вместо температуры — одна копоть. Газовый завод, определенно, нам нужен, товарищ нарком, уж как хотите…
Подбельский отрицательно замахал рукой.
— Строить здесь газовый завод — это уж слишком! Думайте, как иначе выйти из положения.
До сих пор молчавший Бонч-Бруевич предложил:
— Газ можно возить из Питера. Город же им освещают. Вот только на чем?
— На поездах! — подхватил Подбельский. — В почтовых вагонах, они же в нашем распоряжении. А за своевременность доставки я буду сам отвечать. Согласны?
И опять засмеялись — дружно, теперь радуясь, что и он, Подбельский, будет с ними заодно. И теперь уже требованиям не было конца, как будто парком — волшебник. И он отбивался, снижал предлагаемые цифры, а когда выяснилось, что нужна электроэнергия, переменный ток, и для этого требуется построить собственную электростанцию, умолк, давая понять, что разговор вполне вышел за рамки реальности.
Все ждали, когда он заговорит снова.
— Водопровод, переменный ток — все это Тверь вам не обеспечит. Я думаю, легче переехать в другой город.
— В какой? — не понял Лещинский.
— А в какой хотите! Где есть все, что вам нужно. Но чтобы потом уже к этим вопросам не возвращаться… Посидите, подумайте крепко все вместе. — Тут он вскинул глаза на Бонч-Бруевича, и тот ответил внимательным, понимающим взглядом. — А что решите, пусть будет записано на бумаге. И тогда приезжайте ко мне в Москву. Договорились?
К автомобилю его провожали гурьбой, как слушали там, возле радиомачты. Открыв дверцу, Подбельский протянул руку Бонч-Бруевичу.
— Надеюсь, вы не станете сравнивать мой приезд, ну, с теми… с товарищем министра? В прошлом году.
Он ждал согласия, ждал шутки, в крайнем случае, но услышал:
— Так ведь чем все еще обернется… Цыплят, знаете, по осени считают.