Многое, кажется, против этого. Конечно, еще и сегодня встречаются старые, трогательные и красивые отношения между человеком и, например, домашним животным. Доярка на небольшой ферме знает каждую из закрепленных за ней двадцати-пятидесяти коров, что называется, «в лицо» — ее норов, вкусы и манеры, «биографию», угадывает ее настроение и самочувствие. Женщина ведет себя с коровами, как воспитательница и хозяйка: с этой надо ласково и добродушно, с той — строго и решительно, одну надо погладить, другую — похлопать, третьей — дать слизнуть с ладони кусочек хлеба-лакомства. Известно, что удои в таких условиях зависят не только от корма и общего ухода, но и от характера доярки, который коровы великолепно чувствуют. Бывают случаи, когда иная группа, оказавшись в руках грубой, неряшливой, неумной женщины, вообще перестает отдавать молоко, и можно не сомневаться: на ферме такая женщина долго не удержится.
Все это, однако, уходит и в ближайшие десятилетия наверняка уйдет в прошлое. Системе машинного доения, пропускающей через себя две сотни коров за час, до нрава и настроения коровы нет никакого дела. Тебе нужна ласка и особое внимание? Ты даешь молока значительно меньше или больше, чем другие в стаде? Выкинем тебя на мясо! Потому что возиться с тобой некому и некогда. Или шагай в ногу со всеми, не отставая и из забегая вперед, доись не хуже и не лучше других или превращайся в говядину. Это называется формированием промышленного стада. Коровы на ферме недалекого будущего (такие фермы уже создаются, в том числе и в передовых нечерноземных хозяйствах) все одного роста, веса, цвета, с совершенно одинаковым по форме и объему выменем; жуют в кормушках некий состав, рассчитанный на ЭВМ и нагнетаемый по трубам из хранилища под полом.
А современный автоматизированный птичник? Из-под крыши этой огромной многоэтажной фабрики, из-под власти сложнейшей аппаратуры курица или мясной цыпленок на свет божий выходит только один раз: в ощипанном, разделанном, промытом и упакованном в целлофан виде. На килограмм мяса затрачиваются лишь два — два с половиной килограмма кормов, состав которых тоже рассчитан электронно-вычислительной машиной. Все курицы, как и утки, гуси, индейки, одного цвета, веса и размера. Уже есть гигантские, тоже автоматизированные, свинарники и телятники, на десятки тысяч голов каждый. Свинья и бык, как и курица, выходят на свет божий только один раз, в виде окороков и бифштексов.
В овцеводческих хозяйствах уже строятся откормочные комплексы для одновременного содержания сорока и более тысяч овец без выгона их на пастбища. Корма доставляются с полей и сенокосных угодий в механизированное помещение, где молоденькая, не обладающая вековым чабанским опытом девушка-оператор легко справляется с уходом за пятью тысячами животных.
А гидропоника, которая позволяет любое растение выращивать без почвы и массовое развитие которой в мире пока сдерживается лишь недостатком средств? На окраине Еревана создан довольно обширный огород из гравия и вулканического шлака. В эту мертвую смесь к корням растений качают по трубам питательный раствор. Одновременно насос выполняет роль легких: подавая питание, вытесняет углекислоту, и тогда «почва» делает мощный глоток кислорода. В таких условиях ценнейшая эфироносная герань, например, дает в пять раз больше масла и созревает на месяц раньше, чем обычно. Чтобы саженец винограда начал плодоносить, обычно должно пройти четыре-пять лет. Здесь ему хватает года. Дело идет к тому, что гидропоника станет отраслью биологической промышленности и когда-нибудь, если, конечно, потребуется, сможет сделать ненужным земледелие, саму его основу — почву.
«О каком же смирении перед Природой, о каком подчинении власти земли в свете всего этого мы толкуем?!» — восклицают люди, воодушевленные картинами завтрашнего и послезавтрашнего сельского хозяйства. «Не скажите», — задумчиво отвечают им другие, и волны спора то поднимаются, то опускаются. В которой уже раз кажется, что вот-вот он будет решен самой действительностью, но тут вдруг новое…
4
Многими десятилетиями спокойно дремавшая тяга городских людей к природе, где-то там зеленевшей лесами, полями и лугами, звеневшей голосами птиц и плеском рыб в реках, — эта тяга сменилась сильнейшей тревогой. Словно, проснувшись однажды на рассвете, человечество обнаружило, что еще до обеда может случиться так, что не к чему будет тянуться — исчезнут леса, звери, птицы и рыбы, пересохнут реки, перестанут родить поля и луга. Заводы, машины, тепловые и атомные электростанции отравляют и перегревают то, без чего невозможна жизнь: воздух, воду и почву. И все ради того, чтобы действовала многоэтажная птицефабрика, в пять раз быстрее рос виноград на гравии, летали самолеты и спутники, мерцали голубым светом телевизоры, стучали пишмашинки… В атмосферу Земли ежегодно попадает больше двухсот миллионов тонн окиси углерода, около ста сорока шести миллионов тонн двуокиси серы; за пятьдесят лет на десять-двенадцать процентов повысилась доля углекислоты в воздухе, а разной пыли на столько же стало больше всего за десять лет…
На нынешнем круге своих «побед» над природой, на новом круге своей городской жизни люди, к счастью, начинают терять самоуверенность, с которой прежде называли наивными, беспомощно-отсталыми многие мысли тех, кто в безудержном росте городов и промышленности, применении машин и химии не соглашался видеть одно только вечное, явное в любых условиях и местах благо, кто предостерегал и предупреждал. С новой силой злободневности зазвучали, например, слова Энгельса: «Не будем, однако, слишком обольщаться нашими победами над природой. За каждую такую победу она нам мстит. Каждая из этих побед имеет, правда, в первую очередь те последствия, на которые мы рассчитывали, но во вторую и третью очередь совсем другие, непредвиденные последствия, которые очень часто уничтожают значение первых».
И начался поиск выхода — сразу по всем направлениям, чтобы ничего не упустить из взаимосвязанных интересов города и села, завода и поля.
На каждом из предприятий Запорожья ученые взяли по одной порции вредных отходов — твердых, жидких и газообразных, смешали их в резервуаре и стали смотреть, что получится. Когда отходы «перебродили», получилось вещество наподобие глины. В него добавили песка, воды и… посеяли пшеницу. И пшеница взошла и выросла! Глину внесли в чернозем — она сработала как удобрение. В резервуаре оставалась жидкость, напоминающая морскую воду. Ее сдобрили хлореллой — в ней прижились морские растения и моллюски. Наконец, в резервуаре оставался газ, по составу близкий к воздуху. Им насытили питательный раствор, в котором плавали водоросли, и этот газ стал служить для них хорошей подкормкой.
У специалистов захватило дух.
Значит, если все вредные, каждый в отдельности, отходы всех заводов, фабрик и домов города собирать по системе подземных труб или как-нибудь еще в одно место, на специальный комбинат и там их перерабатывать, они станут в высшей степени полезными! Городу будет обеспечена не только чистота и здоровье, но и большой дополнительный доход, перекрывающий в конце концов все поначалу, конечно, очень и очень немалые расходы на создание искусственного круговорота веществ. Чудо-комбинат будет выпускать органические удобрения и воду, корма для животных и чистый воздух, то есть овощи, цветы, мясо; кроме того, железо и кремний, пригодные для литейного и строительного дела; наконец, способный превращаться в почву песок для реконструкции природного ландшафта (например, для выравнивания оврагов)…
Что касается сельского хозяйства, поля, то применительно к нему вырабатывается идеал, который, как ни странно, был бы очень по сердцу темному крестьянину, шумевшему когда-то, что трактор своими колесами испортит землю, а выхлопными газами — воздух, и поэтому он, дескать, хуже лошади и, стало быть, не нужен. Да, с поля действительно будут убраны тракторы, сеялки, комбайны и все прочее, что движется на колесах или гусеницах. Дело, правда, не в самих по себе колесах и гусеницах — полю они нипочем. Но таких машин столько много требуется, что расходы металла, труда и горючего на их производство и обслуживание оказываются чрезвычайно большими, и мирятся с ними люди лишь временно, вынужденно.