Многие полицейские и рейнджеры предпочли заняться любой работой, которая держала бы их на краю периметра места преступления или подальше от тела. Они чуть ли не в панике неслись к своим начальникам, выяснять не найдется ли для них какое-нибудь занятие еще. Я их не винила, но продолжала отслеживать тех, кто не смог с собой справиться и составляла небольшой мысленный список достаточно крутых и напротив.
— О Боже, — хрипло пробормотал один из младших офицеров.
Я глянула на него, а Эл направил ему в лицо фонарик:
— Ты в порядке, Буш?
Я указала ему пальцем в сторону:
— Отойди отсюда.
Он глянул на меня немного выпученными глазами, горло у него конвульсивно подергивалось. Я схватила его и повернула в сторону.
— Блядь, не вздумай облевать мое место преступления! Уходи!
Он, спотыкаясь, побрел к темной кромке деревьев, но начал блевать еще до того, как до туда дошел.
— Откуда ты знала? — спросил Эл.
— Я много чего повидала.
На другой стороне поляны начал блевать кто-то еще. Резкий запах рвоты смешался с запахом застывающей крови. Труп был довольно свежий и еще не начал дурно вонять. Еще двух офицеров стало рвать в лесу.
Я услышала, как Эл судорожно сглотнул.
— Ты в порядке? — спросила я.
Он кивнул, но я видела его борьбу. Почему-то, когда видишь блюющих людей, тебя тоже тянет присоединиться. Когда-то меня саму выворачивало наизнанку, но это было давно. Я больше не блюю на местах преступлений.
Подошел Хортон и встал с другой стороны от Эла:
— Вашем месте преступления?
— У вас какая-то сверхъестественная тварь кромсает людей, а я как раз из подразделения, занимающегося сверхъестественными преступлениями.
— Мы федералов не приглашали.
— Да, не приглашали. — Внезапно я почувствовала себя очень уставшей.
— Думаю, это наше место преступления, пока не выясниться обратное.
— Отлично, валяйте.
Он нахмурился:
— Знаете, вы не самая крутая, не смотря на то, что говорят другие полицейские.
— Я бы предпочла вернуться к Мике и посмотреть как там его отец, вместо того чтобы торчать здесь и выяснять кому удастся дальше всех плюнуть через тело.
— Ага, еще раз сочувствую по поводу шерифа Каллахана.
— Мне тоже жаль.
Трэверс крикнул мне через всю поляну:
— Ты должна была быть каким-то наикрутецким экспертом. Что убило Кроуфорда и где, блядь, Малыш Генри?
Я посмотрела на здоровяка, он стоял в темноте неподалеку, руки по швам, сжаты в кулаки. Он пытался разозлиться, но мышцы вокруг его глаз подрагивали, а значит, за гневом он пытался скрыть какие-то другие эмоции. Я вспомнила, что он дружил с Малышом Генри. Наверное, смотря на эту кучу-малу на земле, он думал, что тоже самое случилось и с его другом.
Я тихо спросила у Эла и Хортона:
— Это может оказаться ваш пропавший турист?
— Он был не таким высоким, — ответил Эл.
— Хорошо, откуда вы знаете который это из Кроуфордов?
— У Малыша Генри волосы до плеч. А его отец был почти лысым.
Мы все посмотрели на труп. Даже не смотря на всю кровь, можно было увидеть, что голова была почти лысая.
— Что ж, тогда это точно Генри старший.
— Похоже на то, — согласился Хортон.
— Зачем они выели ему лицо? — спросил Эл, а такие вопросы задают только новички, потому что опытные офицеры знают, что нет ответа на вопрос, почему плохие парни совершают подобные зверства. У них может быть мотив, патология, но на самом деле это не причина, потому что настоящий ответ всегда один и тот же. Почему злодей совершает со своими жертвами плохие вещи? Да потому что он, они, оно, это может. Это единственный правдивый ответ, все остальные лишь отговорки психологов и адвокатов.
— У одного трупа в морге тоже были раны на лице, — сказала я.
— Там был один укус. А здесь… здесь не один. — Эл задал вопрос, который копы его возраста уже не задают, но это преуменьшение было свойственно всем копам.
— Нет, не правда, — сказала я.
— Я не видел всех тел в морге, — сказал Хортон.
Я краем глаза заметила как Трэверс направился к нам. Арэс встал счуть впереди меня, так что высокому мужчине пришлось бы пройти через него.
— Арэс, не надо, — сказала я.
Он глянул на меня, подняв брови:
— Он на пятнадцать сантиметров выше меня и, по крайней мере, на двадцать пять килограмм тяжелее.
— Ага, и десять из них не мускулы.