Но когда из-за ширмы на центр вышла дева Анжела, то у мужской половины приобщающихся совсем вылетело из голов, а что они, собственно, забыли в храме Божьем утром воскресения. Простынка, в которую она завернулась, явно была коротка — минимум на полметра, и прикрывала исключительно самое сокровенное. Причем белья на ней не было вовсе, и ничем не придерживаемый бюст, лишившись своих оков, весело перемещался куда ему вздумается, под еле стягивающей его простыней.
Все таинства крещения прошли в крайне напряженной обстановке, да еще и все эти таинства проводил совсем молоденький патер, лет двадцати на вид. Видимо, он только-только перед самым походом закончил ускоренные курсы святых отцов. Дело плавно подошло к омовению в купели. Как показали дальнейшие события — лучше бы этого не делали. Чтобы помочь бедному патеру дотянуться до своей головы, дева Анжела не нашла ничего лучше, чем встать во всем известную позу — наклониться вперёд, уперевшись руками в колени. При этом, стоявшей позади неё публике открылся потрясающий вид, и народ, преимущественно мужеского пола, взревел от восторга. Рыцари стали громко требовать разливать уже наконец кагор, а женщины, не менее громко, потребовали прекратить бесплатный стриптиз.
Но это было только началом. Перед молоденьким, неискушенным патером тоже открылся незабываемый вид — груди четвертого, а может и пятого размера в наклоне внушали глубочайшее благоговение, хоть они и были частично прикрыты простынкой. Святой отец моментально покрылся испариной, рука его внезапно дрогнула и выплеснула святую воду из крестильного ковша прямо на эти два холма. Видимо, святая вода была недостаточно тепла — сосцы девы Анжелы во всей красе тут же проявились через мокрую ткань двумя спелыми вишнями. Думаете уже крещеная дева хоть немножко смутилась? Как же! Она с чувством выполненного долга развернулась к публике, и сняв простынку, начала ее отжимать… Патера уже нужно было не откачивать, а отпевать.
После увиденного, поголовно все рыцари единогласно решили не пропускать ни одной воскресной службы, а женщины решили уйти в монастырь. Впрочем, они быстро передумали, ибо женатые рыцари, услышав такие речи, начали слишком громко выражать по этому поводу свою радость.
*
Когда сэр Хрюи попытался узнать, что за мысли были в тот момент в ее несравненной голове, дева Анжела пояснила— пряное вино, ещё шумевшее в голове, обступившие её со всех сторон люди в простынях, жара, стоящий рядом тазик с водой, и мокрая простыня…
— Ну явно же должны были быть рядом бассейн и холодное пиво.
5. Зубные страдания
Герцог Асахирский слыл человеком образованным и прекрасно понимал всю важность поддержания здоровья среди рыцарей. Особенно в долгом походе. И вот в лагерь крестоносцев приехал вызванный им обоз ордена Госпитальеров. В соответствии с законами рыцарского гостеприимства, заведующий снабжением войска сэр Трор, своей властью повелел выделить из продовольственного стада несколько баранов для пропитания приехавших монахов.
В составе делегации госпитальеров был и монах, лечивший зубную хворь. Перед его шатром, робко переминаясь с ноги на ногу и опасливо посматривая на снующих вокруг послушников прибывшего ордена, выстроилась длинная очередь рыцарей, желающих избавиться от ноющего и сверлившего мозг недуга, который мешал им достойно пировать во время празднования славных побед.
Первым в шатёр запустили барона Хрюи. И вовсе не потому, что тот в данный момент был самым пьяным, попросту у того были в наличии почти все зубы, и рыцари здраво рассудили, что проверить квалификацию незнакомого зубодёра лучше всего на Синем бароне. Накануне тот прикупил у маркитантов сухариков, и пытался ими закусить. Но что-то пошло не так, и теперь барон мог только мычать и пускать слюни, изредка полоская рот самогоном, выклянченным у добросердечного сэра Трора. Причём, самогон после полоскания не выплёвывался, а глотался мелкими порциями, давая измученному организму призрачную надежду на прекращение мучений. Но эта процедура не способствовала мыслительной деятельности означенного рыцаря. Проще говоря — барон был уже в сопли ужратым, и ему было всё глубоко поуху. Боль достигла того предела, когда самогон уже не спасал.