Я кивнул и надолго замолк.
Одной проблемой меньше.
Как только Администратор возьмёт под контроль свои механизмы, я сосредоточусь на поиске артефакта. Я ведь толком не могу судить даже о масштабах колонии — за минувшие тридцать тысяч лет она больше чем наполовину ушла в ил. По моей просьбе Бродяга создал и включил прожекторы, осветил гладкий купол и вывел картинку на телеэкран с внешних камер. Лучи света не смогли выхватить из тьмы всё сооружение, но меня впечатлила и малая часть. Колония была воистину огромной и могла бы вместить целый человеческий город с населением в десять-двадцать тысяч жителей. Учитывая, что всё поделено на уровни, и того больше. А это означает, что я буду плутать в инопланетном лабиринте до бесконечности в случае обрыва связи со своим покровителем. Да, я могу воспользоваться Даром и сделать перегородки прозрачными, но что толку, если размер и форма Навигатора мне неизвестны?
Усилием воли я подавил панические настроения.
Это всё глубина.
Страх перед неизведанным.
Рыбки продолжали дрейфовать в бирюзовой неопределённости экрана. Красивые, тропические. На фоне разросшегося рифа. Реально успокаивает.
Сжимаю грани кубика.
Да, человек.
У нас всё в порядке?
Я смогу ответить на вопрос через сорок четыре секунды.
Пожалуй, все машины во всех изведанных мирах одинаковы. Даже не совсем машины, а сущности наподобие Администратора. Конкретные алгоритмы вместо абстрактного мышления.
Связь установлена. Я контролирую объект.
Отлично. Ты подключил Бродягу к системе?
Да. Сейчас прокладываются защищённые силовыми полями каналы, по которым будет поступать протоматерия. Ты можешь войти через шлюз в гостевую зону.
Что дальше?
Я дам указания.
Убрав кубик в карман, я встал с кресла.
— Бродяга, я выхожу.
В стене справа прорезался круг, из которого выдвинулась ручка. Даже не знаю, с чем это сравнить. Люк на подводной лодке или в батискафе? Дверь в нору хоббита? Если присмотреться, люк имел фактуру дорогой древесины, покрытой лаком. Что ж, пусть будет нора.
Дверь поддалась неожиданно легко.
Без скрипа, которого я подсознательно ожидал.
Снаружи горела лампа, освещавшая длинный и гладкий тоннель. Просто серая шахта из чуждого, неизвестного науке материала.
Я направился вперёд, а Бродяга выдвинул фонарь таким образом, чтобы направить пучок света вдоль моего маршрута.
Через двадцать шагов я упёрся в рельефную заглушку.
Круглая поверхность, испещрённая линиями и непонятными обозначениями.
Символами доисторического языка.
Замерев перед заглушкой, я протянул руку… и увидел, как в структуре перегородки образуется пятерня. Выемка подстраивалась под мои пальцы, в глубине возникло лёгкое желтоватое свечение.
Пальцы прикасаются к двери.
Заглушка делится на сегменты и втягивает себя в невидимые пазы.
Я переступаю порог и слышу, как сегменты смыкаются за моей спиной с едва уловимыми щелчками. И почти сразу вспыхивает свет — приятный, дневной. Равномерно льющийся со всех сторон из вмонтированных в стены линий.
На меня обрушивается масштаб.
Гостевая зона была огромной, но дело не только в этом. Настолько чудовищное пространство не поддавалось описанию и здравому смыслу.
Я замер, охваченный внезапным оцепенением. Гостевая зона простиралась передо мной в чудовищном, невозможном масштабе — словно внутренность какого-то колоссального, забытого богами чрева. Стены, если их можно было так назвать, сходились и расходились под неестественными углами, образуя геометрию, которая не должна была существовать. Они были гладкими, словно отполированными веками незримых течений, но в их структуре угадывалось нечто… органическое. Будто я стоял не в рукотворном коридоре, а внутри гигантского окаменевшего существа, чьи внутренности давно обратились в камень.
Свет, этот мнимый «дневной» свет, лился не из привычных источников, а словно просачивался сквозь сами стены, мерцая и переливаясь, как фосфоресцирующая слизь в глубинах океана. Он не отбрасывал теней — или, вернее, тени здесь были неправильными, извивающимися, будто живыми. Они шевелились на периферии моего зрения, заставляя кожу покрываться мурашками.
Пол под ногами был упругим, почти мягким, но при этом не прогибался. Он поглощал шаги, словно желая скрыть моё присутствие от чего-то, что могло прислушиваться к ним в этих бесконечных переходах. Воздух был тяжёлым, насыщенным странным металлическим привкусом — как будто я вдыхал не кислород, а испарения древнего моря, запертого здесь на тысячелетия.