И даже спустя много лет, уже когда я пришла в это отделение в должности врача, она не изменила себе, периодически подкармливала меня домашней выпечкой, и так же шутила, только уже над хирургом Евой Витальевной.
глава 5
Я шла по сонному отделению, расположенному на два этажа выше того в котором работала я. Уточнив у девчонок на посту, где лежит интересующая меня пациентка, я медленно приближалась к нужной палате. В конце затемненного коридора, указывая мне путь, виднелась полоска света из-под слегка приоткрытой двери. Осторожно толкнув ее внутрь, я оказалась в помещение, воздух в котором был наэлектризован огромными сгустками горькой обиды и безутешного отчаяния. Девочка лежала, сжавшись в маленький клубок, отчего выглядела еще меньше, еще беззащитней на огромной больничный кровати.
- Привет, - шёпотом сказала я, делая неуверенный шаг в ее сторону. Малышка никак не отреагировала на меня. Широко распахнутыми глазами она безучастно продолжала изучать стену за моей спиной. Последствие травмы, или психологический срыв? В карте, которую я успела пролистать еще на посту не было ни слова об этом, но я как врач могла с уверенностью сказать, что последствия от пережитого этим ребенком точно должны выплыть наружу.
- Как ты? – продолжала я говорить, желая выдавить из пациентки хоть какие-нибудь эмоции. – Что-то болит? Ты можешь сказать. Я помогу тебе. А хочешь, мы просто поговорим. Или я просто послушаю…
Первые признаки вменяемости мелькнули на детском лице, и девочка отрицательно покачала головой.
- Мне не нужен психиатр.
Это все что смогла произнести она прежде чем опять заняться изучением замысловатых узоров, потрескавшейся краски на противоположной стене.
- Я не психиатр, - обрадовалась я тому, что девочка все-таки пошла на контакт.
- Но вы же врач. – удивленно вскинув бровь, спросила она, и впервые на ее лицо я заметила интерес, который тут же сменило чувство опустошающей боли.
- Я хирург. И я не собираюсь копаться в твоей голове.
- Вас не дядя подослал?
- Нет, - отрицательно качнув головой я уселась на краю кровати, нарушая все возможные правила для больничного персонала. – Я даже не видела твоего дядю здесь.
- Потому что его нет здесь. Он… он… - она замерла, подбирая слова, а затем просто разрыдалась, кинувшись мне в объятия.
Она рыдала горько, по-настоящему, проливая жгучие слезы потери, выражая свою ненависть к несправедливости жизни.
- Он не имел на это права. Он… я даже не простилась с родителями…
Она всхлипывала, сотрясаясь в моих руках, а мне ничего не оставалось, как крепче прижать к себе дрожащее тело, надеясь, что, почувствовав мое тепло девочке станет легче. Словно мои объятия могли помочь этой маленькой потерянной в огромном мире душе справиться со своим горем.
Но мне как никому другому было известно, что никакие объятия, никакие разговоры по душам не помогут вернуть людей, жизнь без которых просто теряла смысл. Ничем не закрыть той огромной дыры, которая образуется с уходом родителей. Когда жизнь заставляет тебя поверить, что ты уже взрослый. И уже никто не будет дуть на твои содранные коленки и вытирать слезы от первой безответной любви, ласково шепча, что твоя вторая половинка обязательно найдет тебя.
Не помню сколько прошло времени как я сидела, машинально поглаживая волосы, провалившегося в беспокойный сон ребенка и, вглядываясь в непроглядную темноту ночи через огромное больничное окно. Ощущая ее боль, я проживала заново свое, уже давно принятое горе.
Слезы, одна за одной, медленно стекали по моему лицу. И я даже не пыталась вытереть их, полностью погружаясь в воспоминания прошлых лет. Когда сама была таким же потерянным ребенком и желала лишь о том, чтобы уснуть и больше ничего не чувствовать, веря, что сон принесет успокоение покореженному от боли сердцу.