– Внимание. Начали.
Толик уставившись на фотографию Станиславского стал читать. Ему было легко читать старикашке, который подперев левой рукой щеку внимательно смотрел на него.
– Самовар! – неожиданно скомандовал Нирванов.
Толик перевел взгляд на самовар, немного запнулся, но поправившись, продолжил чтение. Читать самовару было труднее. Толику что-то мешало, но он продолжал бубнить.
– Лампа! – выкрикнул режиссер.
Толик перевел взгляд на лампу и почувствовал, как его лицо стало покрываться краской и почему-то участилось дыхание.
– Фотография – мягко произнес Нирванов.
Толик уставился на фотографию и уверенно продолжил чтение. Больше команд со стороны режиссера не последовало.
Когда Толик закончил читать, Нирванов спросил:
– Какие ощущения, Толик?
– Так вроде все нормально. Мандража не было. Правда, когда стал читать лампе, начал краснеть и потеть, но как только перешел на фотографию, сразу успокоился.
– Все правильно, дорогой товарищ, – подытожил Константин Сергеевич.
– Лампа – дальний круг внимания, самый сложный для артиста. Как почувствуешь волнение и потение, переходи на средний – самовар. Но если запаникуешь, возвращайся к фотографии. Запомни, Толик, микрофон на сцене – это твое спасение. Дома тренируйся по системе: фотография – самовар – лампа. Понял?
– Ты думаешь, что это мне поможет? – с усмешкой спросил Толик.
– Не сомневайся, ни таким помогало! А теперь главное. В пятницу придешь за полчаса до начала концерта. Нет, лучше давай сделаем так. Наш шофер Володя заедет за тобой и отвезет тебя во Дворец культуры. Дальше. Не перебивай и слушай! Пролог начинается с твоего номера. От тебя требуется одно: уверенной походной дойти до микрофона. Далее, уткнуться в микрофон и читать текст.
– А как же зритель? – Успел вставить Толик, – если я увижу зрителя, я не смогу и слова вымолвить.
– В зале будет полная темнота. Если ты что и увидишь так это прожектор на краю сцены. Прожектор – это самовар. Но если и его пройдешь, то смотри на балкон, там будет гореть маленькая лампа. Я буду сидеть там. Но не заморачивай себе голову этим. Старайся держаться малого круга внимания – микрофона и все будет в шляпе, Толян.
– Хорошо, а как же генеральная репетиция?
– Считай, что ты освобожден от нее. Ну, что попробуем?
– А у меня есть выбор?
– Думаю – нет! – смеясь ответил Нирванов.
5
Три дня Толик не находил себе места. На работе только и думал о микрофоне, прожекторе и лампе на балконе. По системе Станиславского тренировался несколько раз в день. Но стоило представить, что в пятницу ему предстояло выйти на сцену перед переполненным залом, как его тут же начинало трясти и бросать в пот. Монолог Толик выучил за несколько часов, но продолжал повторять его даже на работе.
И вот наступила пятница. Как прошел рабочий день, Толик не помнил. Все мысли его были на предстоящем концерте. Страх сковывал конечности, он потел и дрожал, как скаковая лошадь перед стартом.
Толика отпустили с работы пораньше. Придя домой, он повалился на диван и накрыл голову подушкой. Толик молил Бога о том, чтобы вечер прошел как можно быстрее, а лучше бы, чтобы он совсем не наступал. Когда он уже был на пике психического взрыва, в дверь позвонили. Он машинально взглянул на часы. На часах было 6. 15. До начала концерта оставалось 45 минут. Анатолий подошел к двери и спросил:
– Кто там?
– Такси на Дубровку вызывали? – раздалось из-за двери.
Толик понял, что это шофер. Он открыл дверь. На лестничной площадке стоял круглолицый парень.
– Здрасьте, я Володя – шофер. Готовы?
Анатолий кивнул. Спускались молча. В машине Володя с разговорами не лез, а только свистел всю дорогу. Делал это он талантливо и с удовольствием.
Дворец культуры находился в десяти минутах езды от его дома. На площади у центрального входа уже толпился народ. У Толика тревожно заныло сердце. Володя въехал в небольшой служебный дворик заваленный декорациями. У входа курило несколько человек. Один из них направился в их сторону.
– Клиент на месте? – спросил он с улыбкой.
– Все как положено, без шума и пыли, опись протокол, сдал, принял. – Ответил Володя.
Толик не прислушивался к разговору клубных работников. Его воображение лихорадочно рисовало картины провала и всеобщего позора. Он косился по сторонам, чтобы запомнить дорогу в случае отступления.
Улыбчивый протянул руку Анатолию.