- Но это со второй половины дня, - поднял вверх указательный палец Межинский. - А сейчас ты поедешь в прокуратуру Московского гарнизона.
В эти минуты Тулаев готов был ехать только в одном направлении домой. Войти в квартиру, упасть на измятые простыни и спать, спать, спать. До одури, до пустоты в голове спать.
- Запомнил? - проткнул Межинский словом-вопросом забытье.
- Повторите еще раз, если можно...
- Да это ж проще пареной репы! Второй этаж, сороковой кабинет. Спросишь следователя, ведущего дело капитана 1 ранга Свидерского. Он недавно выбросился в пьяном виде из окна рабочего кабинета. Если это не самоубийство, то все гораздо хуже. Свидерский был допущен к очень важным секретам. Это раз. Но, во-вторых, он бизнесовал. В последнее время его дела явно шли плохо, он погряз в долгах и невозвратах кредитов.
- А зачем мне к нему ехать? - удивился Тулаев.
- Не перебивай!
Спиной Межинский оттолкнулся от стула, встал, прошел в угол кабинета, посмотрел на чадящий в автомобильной толпе рыжий "Икарус", и этот ни разу не виденный им Свидерский почему-то представился тоже рыжим. Наверное, зачадил он в бизнесе, заметался, да поздно было. Движок-то заглох. А на другой - ни денег, ни времени, ни сил.
"Икарус" под окном всхлипнул еще более густым и едко-черным, чем до этого, облачком, дернулся и замер. То ли сам остановился, то ли по воле заглохшего двигателя.
Межинский повернулся к зевающему Тулаеву, подождал, пока он опустит руку, закрывающую рот, а значит, избавится и от глухоты - вечной спутницы сильного зевка - и только после этого сказал:
- Человек, звонивший Свидерскому в день его гибели, и налетчик на наших инкассаторов, выдвигавший требования по телефону, - одно и то же лицо.
Зевок застрял в скулах у Тулаева. Он провел ладонью по подбородку, не зная, что сказать, но Межинский опередил его:
- В прокуратуре выяснишь все подробно. Звонок сверху мы уже сделали... Новости о водителе знаешь? - резким вопросом проверил его.
Молчанием Тулаев подчеркнул обиду, снова провел рукой по подбородку, разглаживая, не пуская ко рту новый зевок, и все-таки ответил:
- Я звонил в Генпрокуратуру. Водителя нашли во Владимирской
области. Он сгорел в доме, который купил год назад.
- Ну ладно, - выражая одновременно и удовольствие, что
подчиненный все-таки владеет обстановкой, и неудовольствие
от того, что владеет не хуже его, Межинский вернулся на свое место, достал из пачки еще одну сигарету и, глядя на нее, медленно произнес:
- А вот то, что я сейчас скажу, ты точно не знаешь... У Миуса есть брат...
- Не может быть! - удивился Тулаев. - Я прочел все семь томов дела. Ни в анкетах, ни на суде никакой брат не фигурировал. Миус, проще говоря, сирота. Отца никогда не видел, мать умерла...
Стальная ручка ящика ткнулась Межинскому в коленку. Он перестал раскачивать ногой, посмотрел на ящик, в котором лежал каталог с заколками, и словами капитана-Бухгалтера произнес:
- У Миуса есть брат по матери. Старший брат. Бывший спецназовец-десантник. В свое время здорово травмировался на прыжках, долго болел. Болеет, кажется, и сейчас. С братом демонстративно никаких отношений не поддерживает. Почему, надо разобраться.
- Он живет в Москве?
Ехать к этому клятому брату по матери из прокуратуры казалось уже пыткой. За окнами кабинета уже начинала задыхаться от жары и смога столица, и он мог задохнуться вместе с ней, шлепнуться где-нибудь на асфальт и лежать до потери пульса. Ни одна собака ведь не подойдет. Все будут обходить, принимая его за налакавшегося с утра алкаша.
- Да, он живет в Москве, - ответил после паузы Межинский. - Вот его адрес, - достал он из кармана и протянул записку. - Но в городе его сейчас нет. Где-то в отъезде.
- Зак? - удивился Тулаев, прочтя текст. - Это кличка?
- Это фамилия.
- А разве есть такие фамилии?
Быстрыми пальцами Межинский вбил сигарету обратно в пачку. Это входило в его ритуал отвыкания от курения. Ритуал был неплохой. Но отвыкал Межинский почему-то уже три года и все никак не мог подвинуться дальше ритуала.
- Есть, Саша, и такие фамилии, - ответил он. - Видать, их мамаша западала на мужиков с редкими фамилиями. Или как сейчас модно говорить: тащилась?
Поймав кивок Тулаева, продолжил:
- Им займешься попозже... Впрочем, можешь немного походить
в округе, пощупать его через соседей... Вот такие дела... У тебя все?..
В голове Тулаева цветным пятном всплыл стоп-кадр из видеофильма. Воровка-суперменша, потрошащая карманы зевакам. Как раньше пели для потерпевших на рынке: "Неча те, дуре, глазеть на ероплан!" Говорить о ней или не говорить? Да и какое она отношение имеет к налету на инкассаторов и захвату заложников? Только как труженик чужих карманов, случайно оказавшаяся рядом с местом преступления?
- У меня больше никаких сообщений нет, - встал Тулаев, с трудом поймал протянутую для прощания руку Межинского и с ужасом представил, как долго придется топать по жаре от метро "Беговая" до прокуратуры Московского гарнизона, затерявшейся где-то в закоулках за Хорошевским шоссе.
22
Когда-то давным-давно, еще в годы армейской молодости, Тулаеву пришлось два или три раза побывать в этом кирпичном здании. На его погонах тогда лежало по две невесомых малюсеньких лейтенантских звездочки, а ломило плечи так, будто таскал он пудовые мешки. Ломило от беспросыпных нарядов, раздолбонов начальства, пьяной скуки общаговской комнаты на шесть человек сразу, от любимого личного состава, наконец. Как-то два его подчиненных, сержант и ефрейтор, посланные вместе с прапорщиком в Москву для поиска дезертира из их роты, умудрились вместо дезертира поймать трех девок, изнасиловать, а потом еще и при задержании отдубасить милицейскую патрульно-постовую группу.
Наверное, где-нибудь в архивной пыли прокуратуры еще лежали тома дела, где пару раз мелькнула и его фамилия. А может, и не лежали. Тулаев не знал, сколько в архиве хранятся следственные дела. Зато хорошо знал, что дежурная служба в прокуратуре несется как в самом вшивом колхозе. Капитаны и майоры юстиции, призванные зорко следить за соблюдением статей всех и всяческих уставов, сами, кажется, не обременяли себя трепетным отношением к исполнению этих статей.