В кабинет Межинского он входил уже не просто героем, а дважды героем.
- Ну, здравствуй, - не очень приветливо встретил Тулаева начальник. Как санаторская жизнь?
- Средне.
- А я уж думал, ты решил там на всю катушку остаться.
Сколько у них путевка-то длится?
- По-разному. Обычно двадцать четыре дня.
- А я вот за всю жизнь ни разу в санатории не был. То
служба мешала, то жене место отдыха не нравилось...
- Я там всего сутки находился, - напомнил Тулаев. - Вчера
же по следам Зака работал.
- По каким следам? - удивился Межинский. - Ты же
докладывал, что он на контакт не пошел, что брата ненавидит,
что ему на него плевать...
Тулаев тяжко вздохнул и, не вдаваясь в подробности неумелого слалома вокруг мешков и тележек, рассказал о погоне за воровкой, о ее признаниях и неожиданно остановился под удивленным взглядом Межинского.
- Погоди-погоди, - подался вперед начальник. - Куда, говоришь, у него билет был?
- В Мурманск.
Благородная седина его волос стала еще белее. Может, оттого, что к лицу рывком прилила кровь, и оно стало пунцовым. Что так перекрасило Межинского, Тулаев не знал и уже хотел рассказывать дальше, но начальник выплеснул часть своей горечи:
- А почему ты мне до этого не доложил о видеокассете? - и стал терять красноту.
- В первый раз при просмотре я не увидел там ничего невероятного...
Ну не рассказывать же о воровке, которая сначала смотрелась как артист циркового жанра, а не как свидетель возможного преступления.
- А потом... при повторе... я заметил Зака...
- От меня не должно быть тайн, - упрямо произнес Межинский. Следствие по обоим делам ведет отдел, а не только ты.
- Ясно, товарищ генерал, - впервые за все время назвал его по званию Тулаев и с удивлением заметил, как испарились остатки красноты с лица начальника.
- Какое, ты сказал, имя было записано на бумажке у Зака?
- Лев.
- Очень редкое, - довольным голосом произнес Межинский.
- Я сделал запрос в отдел кадров училища. На курсе Миуса не было
ни одного человека с именем Лев.
- А курсом старше или младше?
- Я все списки по факсу запросил. За все пять курсов, когда он был на первом. Ни одного Льва нет. Вы правильно сказали, редкое имя, - незаметно для себя польстил он начальнику.
- Что-нибудь еще есть? - небрежно спросил он.
Трудный участок доклада о Льве остался позади. Впереди были марфинская история и ночной звонок Евсеева. Над ушами Тулаева запели победные трубы. Он посмотрел на седой чуб Межинского и решил, что, если сейчас чуб не станет белее бумаги, значит, он ничего не понимает в начальнике. Трубы повторили боевой призыв. Тулаев расправил плечи, сел прямо, будто лом проглотил, и начал рассказывать таким тоном, каким начальники обычно диктуют деловые письма машинисткам.
Когда закончил рассказ о Марфинском санатории и ночном звонке Евсеева, чуб начальника был белее бумаги для ксерокса. Сделать его светлее не мог уже никто, но Тулаев все-таки попытался.
- И еще одно, - врастяжку произнес он. - Я нашел в Генштабе человека, видевшего, как Свидерский садился в "жигули" красного цвета. У водителя он запомнил лысину, у пассажира - в салоне сзади сидел еще один человек длинный, очень длинный нос...
- Очень длинный нос? - не сдержался Межинский.
- Да, он сказал, что запомнил как раз оттого, что у него нос был очень смешным.
- Неужели Носач? - сжал он кулак правой руки ладонью левой и уперся в эту конструкцию подбородком. - А тот, марфинский, как, ты говоришь, выглядел?
- Я его, честно говоря, не успел разглядеть... Но барменша сказала, что он с почти голой лысиной...
Лицо Межинского можно было фотографировать, чтобы потом хранить в Париже как эталон красного цвета. Ягода вишни на его фоне была бы незаметна. Раньше начальник не отличался такой чувствительностью. Тулаев ощутил внутренний укор за то, что сделал такое с Межинским, и вдруг догадался, что за эти два дня, пока его не было, начальника "топтали" вдоль и поперек. И особенно, скорее всего, президент, и теперь, ощутив, что цель близка и нужно лишь немного поднапрячься, он не выдержал.
Рука Межинского рванула трубку телефона. Она хрустнула под его пальцами.
- Ну что?.. Бросаем всю милицию Москвы на Марфино?..
- Виктор Иванович! - взмолился Тулаев. - Дайте мне еще полдня! Вы представляете, если милиция начнет потрошить этот район, какая волна там поднимется? Они же лягут на дно!
- А что ты предлагаешь?
- Дайте мне еще полдня. Одного преступника я видел и, можно сказать, запомнил. Второго... второго, - он вспомнил приторно-накрашенное лицо барменши. - Приметы второго я восстановлю более подробно... И еще одно: теперь я знаю цвет их машины. Для Москвы это было бы ерундовым фактом. Для Марфино или какого-нибудь ближайшего села или дачного поселка - это уже улика.
Межинский взвесил трубку. Предложения Тулаева перетягивали.
Да, он мог одним звонком от имени президента поднять по тревоге все омоны, омздоны, дивизию имени Ф.Э.Дзержинского и милицию в радиусе трехсот километров, но это уже походило бы на съемки фильма "Война и мир". Или на удар кувалдой по коробке спичек. Но где-то внутри коробки была спрятана американка со странным именем Селлестина. И вместе с коробкой могла погибнуть и она.
В пришедших вчера секретной почтой предположениях дешифровщиков-криптологов ее "Мафино" имело одиннадцать вариантов объяснения. От уже давно пережеванной им с Тулаевым "мафии" до намеков о возможных "финнах". Было даже сверхпессимистичное "ма фино" - "мой конец". Но не было Марфино, и почему-то именно в этот момент, под раздумье с трубкой в руке, Межинский впервые почувствовал, что их отдел может сотворить что-то важное.
- Хорошо, - накрыл он трубкой телефон. - Даю еще полдня.
Утром жду доклад по телефону.
- Я хотел бы подстраховаться, Виктор Иванович, - посмотрел Тулаев на пальцы начальника, разминающие свежую сигарету. - Разрешите я возьму с собой оружие?