Фея, знаток этногенеза, слезла с ветки, взмахом руки приманила лисичку, позировала мне с рыжей подружкой, продолжала пока свой рассказ:
— Встречали их обычно хорошо. Со странниками приходили вести, изобретения, всякие диковины из чужих мест. Но корабелы и степняки часто с голодного края прибывали, после месяцев в пути — злые и всегда толпой, на корабле и в степи все-таки команда нужна. С ними местным бывало драться приходилось. А рыжие плыли часто в одиночестве или по двое по трое, сытые да довольные. Поэтому их на берегу любили и привечали… Они могли в итоге надолго остаться, завести дом, жену и детей. В общинах их уважали
Я задумался, глядя на девичье наивное, казалось, не знавшее горя личико и тонкие ручонки, — глаза и слова у нее были вполне зрелые, может, и можно спросить:
— За все надо платить. Совсем нахаляву ничего не бывает. Какое горе Дед с Бабкой присудили Рыжему?
— Горе? — Девочка искренне удивилась, — Горя в мире нет. Просто все хорошее имеет разные стороны, и к некоторым ты не готов. Горе — это тоже самое счастье но… Ты это не поймешь. И в чем такое счастье рыжих?Плыть по течению — не только халява, но еще бинарность и безвозвратность. Речные идут со временем, несут другим время, но и их самих несет и уносит время. Моряк и Всадник могут вернуться туда, откуда ушли. Речной против течения на своей лодочке не может… Что потерял то потерял, если уплыл, то уплыл. Если заскучал на берегу, сел опять в лодку, то значит бросил дом насовсем. Чтоб быть счастливым, он должен быть готов терять и терять навсегда
Лесная Феечка с серым вороном на плече посмотрела на меня серьезно и с сожалением:
— Ладно, хватит фоткаться, — протянула ко мне ручку за телефоном, поймала мой взгляд, глянув мне в глаза твердо, как училка, — Что, джедай? Боишься терять? Я тут тысячи лет живу. Я бы не вытерпела, если бы скорбела о каждой смерти и потере. Я каждую букашку тут люблю. И все они умирают каждый день. Жизнь — это не букашка, а Лес. Это он здесь красота. А твоя жизнь — река времени. Не страшись терять что-то на берегу. Сам берег не теряй. Детали можно и нужно любить, но цепляться за них не надо. Впереди будет еще много красивого, главное позволить реке себя нести… И улыбайся уже в конце концов.
Девчонка смеясь прицепила мне к лацкану нагрудного кармана какой-то смешной одуван, похожий на маленькое солнышко, поднявшись на носочках поцеловала в щечку и хихикнула, махнув вперед по дороге:
— Тебе туда. Не заблудись…
Пошел дальше, нежно вспоминая ее глазки-реснички и веселый ребячий голосок. Много лайков соберет. Дорога уперлась в две расходящиеся тропы наверх. На одной лежала прямо, как указатель, уж неизвестно чья, косточка. Поверил и пошел, ничего не видя вокруг за густой листвой.
Халява-то халява, продолжал размышлять над судьбой своих онтологических рыжих предков. Сложно, если у тебя нет родной земли, а только река, нет своего пространства, есть только время. И не обязательно тебя на берегу пирогами да хороводами встретят. Если несешь время, значит, ты проводник перемен, а не везде этому рады. И ведь кончается все… У речки есть конец, в отличии от моря или степи, где кругами можно ходить. Устье. Впереди море, там на лодочке угробишься, а пути назад нет. Приплыл, суши весла. Большими фаталистами должны были быть эти речные странники.
Тропа шла круто вверх, потом вбок, потом вниз. Невозмутимо шел, надеясь, что все-таки выведет куда надо. Прошел метров триста и уже явно повернул назад. Вот и развилка, вот и косточка опять. Осмотрелся, вроде все-равно надо туда. Наверное где-то поворот просмотрел правильный.
Пошел опять коварной тропой вверх, чуя уже из желудка первые пока еще вежливые позывы похавать. В кустах увидел россыпь малины. Попробовал, офигел от нежности и сладости ягод, влез в самое глубь зарослей, игноря жало крапивы. Кряхтел, сопел и чмокал, как тот медведь.
— Ягодки? — услышал над самым ухом, вздрогнув от неожиданности.
— Вкусные! — как мог бодро ответил я, скосившись на тропу, где стоял крепкий мужик средних лет с крупной деревянной палкой.
— О чем задумался, детина? Так что даже за километр слышно, — мужик неопасно улыбался и вроде был спокоен, — с феечкой местной виделся?
— Да вот, про речных мне сказала, отвлекся я от малины, развернувшись к нему лицом, — беззаботно, конечно, живут. Но потом не очень. Устье и конец реке, жизни конец. За чем с ними так дед с бабкой?