Уоллос по-привычке встал, чтоб пройтись ногами по кабинету и подумать, спохватился и почти прыжком вернулся к камину:
— Ладно, Пума. Садись в Медвежьегорске. Красавчик ты мой. Велкам, дорогой товарищ. Лети. Хрена с два там будет, конечно, победа. Но картишки ты им смешаешь. Кино про тебя уже готово героическое, по всем галактикам покажем, кстати очень будет в тему вместе с новостями про твой поход.
Закрыл скайп и отправил Вейлса работать. Камин сушил кожу и даже кости. Уоллос почувствовал впервые, что ему шестьдесят лет, а может, по ощущениям, и семьдесят… Еще месяц назад бодрое энергичное тело тяжелым сухим бревном трещало и ныло у огня. Эта война на Близнецах — его главная. И походу, проигранная.
Уоллос слушал, как устало шумит кровь по его старым венам, как гудит в голове от страха и немощи. Чувствовал беспомощность. Вызвала в чате Россомаха. Рассказал ей об отчаянном броске Пумы:
— Хочет героем уйти. Ему с Ягуаром Медвежьегорск штурмовать не меньше двух недель, а там успеют вернуться бритые и все. В любом случае условий для высадки массированного десанта с Альфы он создать не успеет.
— Так помоги ему, что сидишь? Ликвидируй Грома. Без него волки могут при условии амнистии без боя лечь под Ягуара — он их Верховный. Тогда успеем.
— Да не достану я Грома. Он из бункера не вылазит. Там только в штабе с ним бригада охраны полторы тысячи штыков. И в городе волков битком.
— Дрон ему с бомбой засунь, как ты любишь. Защита у него там допотопная.
— Galaxy спалит. Они сейчас все видят.
— Мои технари тебе сейчас файлик сбросят. Там программка автономная даже от All Maps. Надежная навигация и управление дроном на дистанции до трех тысяч метров, через любые преграды — бетон, железо, старые глушилки. А нормальный дрон у тебя в разведке миротворцев на космодроме по штату должен быть.
— Да сложно. Три тысячи метров. Как я так близко подберусь.
— Джонсон, я постарела за этот месяц лет на триста, — Россомаха приблизила к камере сорокапятилетнее примерно лицо, показав мешки под красными глазами, морщины на бледном лбу и вокруг рта, — я не знала, что в человечестве так много страха. То, что мы почти проиграли — моя вина. Если Пума сгинет а Мехсом падет, Альфа ляжет под Оскала и Гамму. А Срок возьмет здесь все — нам нечего ему противопоставить. Но ты сейчас можешь отыграть пару очков и потянуть время. Если Альфа вступит в войну, то игра будет еще не кончена. Встряхнись. Как пролезть в город группе из пяти человек — это твоя компетенция. Тут страх не помешает. Просто берешь и делаешь. Это последний шанс. Действуй, генерал.
— Может, ты как-нибудь так-же дрон Кошесу просунешь в штаны? Это бы все решило. Не осталось у тебя никаких что ли джедаев?
— Протухли джедаи, нету их. Убери Грома из Медвежьегорска. Отыграем время.
Экран погас. Уоллос тер виски, глядя как ему в почту стучится какой-то «Ярик (Гад)» с файлом «Поток Смерти». Скачал. Переправил Густаву и вызвал его в чат:
— Свяжись с Ягуаром, пусть даст пару нормальных киллеров по автономнее и найдет двух-трех бойцов медведей проводников, хорошо шарящих в подземных коммуникациях Медвежьегорска. Снабдишь их с космодрома минидроном камикадзе с ограниченной дистанцией… QC-27 подойдет как раз. Оператора дашь и программу управления, что я сейчас прислал. Задача — не позже чем через три дня, 22 августа, ликвидировать Грома. Он в бункере под штабом на Малиновой площади. Давай, сделай.
Посмотрел, как Густав не задавая вопросы, кивнул, сжав скулы. Вырубил все в том числе свет. Остался в темной вечерней комнате наедине с камином…
… Маат с десятого раза, зажмурившись и проорав что-то на лебедином, перешагнула-таки порог своей комнаты. Глотнула вина. Сжала изо всех сил ладонями виски, мечтая выдавить из головы голос, говоривший «Ты проклята». Выплывала перед глазами в кровавой ванной помощница, набегала толпа нищих старух и бросалась в нее камнями, орала «Ты проклята!» Появился Тор, порванный взрывом бомбы в бункере на Рамире, бесформенная каша вместо лица шевелилась и говорила ей сиплым тошным голосом:
— Ты пустая. Ни детей не родила, ни друзей не нажила. Предала. Проклята. Бл…дь и тряпка. Пососешь теперь, соска, тоски и позора.
Джессика опустилась на пол, прислонившись к спинке дивана, без сил смотрела в точку перед собой — ковер шевелился кучей слизняков и всякой неизвестной ожившей мерзости, бросившейся жрать ей ноги. И она не знала куда бежать. Плакала, оседала на пол, в истерике сбрасывая руками слизняков уже ползших вверх по ногам — к животу и груди. В отчаянии вспоминала, как могла, забытое лицо Радости — широкая гагаринская улыбка, безбашенно храбрые и веселые глаза, чувство волнительного беспокойства и восторженные надежды, наполнявшие ее, когда он был рядом. «Он всех спасет, он сможет, — диктовала себе как молитву, — и я смогу. Я смогу снова стать честной смелой журналисткой, как на Васту и в Лос-Аваланосе. Я скажу Правду. Ты только прикажи и я не струшу, Товарищ Радость».