Неплотная и недлинная цепь уцелевших волков Змеинной долины молча жевала поминальный шашлык и пила водку. Шестьсот волков сегодня стартовали с этого космодрома в иной мир, отходя к звездам всполохами и вспышками, столбами белого дыма. Вот и показали, кто каков танцор, — думала Ветка, вспоминая слова психа, сказанные у погребального костра ее отца два года назад. Щемило грудь, свербило нос, горели щеки. Веточка всхлипывала, ища глазами, где горит Боянис, а где Сокол. Боялась разрыдаться, но все время натыкалась глазами туда, где по середине шевелились в золотом и алом черные тени Радуги, Гепы и Скворца.
Подошел Белый, опять в своем обычном длинном черном пальто с высоким воротником. Показал ей со свежими и глубокими морщинами лицо с запавшими щеками и глазами.
— Я перед Радугой ответил, что не трону тебя и всех, кто против меня качал два года назад. И не трону. Никогда, — Белый говорил как всегда отрывисто и жестко, будто ругался или командовал, смотрел на нее потухшим далеким взглядом, — Живи спокойно, все забудь. И прости.
Ветка кивнула, слов для разговора не было. Двое молча стояли, уставившись на огонь, игнорируя пацана, предлагавшего поднос с водкой и мясом. С бревенчатой кладки, где были Радуга, Гепа и Скворец, раздавался треск и летели вверх снопы искр. Ветка вспоминала, как хорошо ей было с рыжим волком два года назад на Кобре. Всегда чувствовала, что они не будут вместе навсегда, типа как семья с детьми. Он не дал бы ей этого никогда… Но с ним было несколько раз ослепительно светло и очень по теплому нежно. И он ее спас тогда. И спас сейчас всех.
Волчица смотрела, как за вереницами костров вдалеке темнеет тяжелая огромная масса леса. Эта тень во весь горизонт, окружавшая Кобру, всегда казалась ей здесь чем-то главным. Вспоминала, как сидела в лесу у ручья, пела тихонько древние песни, глядя на слабый огонек свечи… Надежды и мечты маленькой слабой девочки, которым не суждено было сбыться. «Никогда» — еще звенели в ушах рубленым баритоном слова Белого, означая теперь, что она никогда больше не будет с Радугой. Никогда не увидит Гепарда, Скворца, Бояниса и всех остальных волков с Кобры. И ничего не будет уже.
Вежливо покашлял сзади пилот вертолета, что привез от Ягуара подарки:
— Простите, Ветка. Верховный просил Вас прилететь к нему в Медвежьегорск. Сейчас. Настойчиво просил. Дело важное и срочное.
Девушка растерянно кивнула, надо так надо. Все равно самой ничего не хотелось, пусть тогда жизнь течет, как течет… Как тот ручей в лесу. Ветка решительно отвернулась от алых всполохов, которыми улетали в черно-серое небо ее друзья, слыша как текут скупые теплые слезы по щекам, пошла к вертолету. Зашла по железной лесенке в холодный салон без окон с единственным рядом пассажирских кресел и кучей зеленых мешков в углу. Уселась не снимая пальто, услышала как натужно загудела засвистела машина, легко тронулась вверх и понеслась прочь от развалин Кобры.
Сидя в полутьме, освещенной одной только тусклой лампочкой, бессмысленно теребя в руках беспомощный теперь телефон, думала, как жить дальше. Хотя бы в ближайшей перспективе. К тому что нет цифровой связи и интернета, а сообщения и приказы приходят с посыльными уже привыкли. Только сейчас стало ясно, что даже для никем непризнанной Волчьей Страны, всегда бывшей под санкциями, прекращение электронных платежей и остановка работы фондового рынка — это крах всей экономики. А что творится сейчас в СГЦ, на Стрельце да на Скорпионе — вообще страшно представить. Хорошо даже, что негде пока узнать, как у них там теперь дела в цивилизованном мире.
На фронтах застыли потерявшие централизованное управление армии. Нарушенное снабжение позвало солдат грабить население. При этом, говорят, осьминоги вломились на Лафу, вынеся под ноль целый огромный богатый регион. Гаммовская армия продолжала торчать под Мехсомом, пытаясь дожать остатки тигров и волков. А львы невозмутимо, без навигации и программы прокладки курса, ручками на штурвалах тащили в Медвежьегорск армаду купленных по всему миру крейсеров. Своим рискованным опытом подтверждая теории о том, что пространственно-временной каркас цел, планеты и звезды не сместились, и летать, в принципе, немножко можно. Куда-то делся дикий беспричинный шизотный ужас, мучивший человечество полтора месяца. Ощущение было, что сняли с головы тесную на три размера меньше шапку, и теперь… Хрен его знает, что теперь. Но стало все равно лучше. Тревожно, стремно, но это было оживлявшее, бодрящее беспокойство, в нем были идеи, в нем рождались попытки что-то делать… Оно не убивало, как тот Страх. Ветке хотелось жить. Желание жить струилось по венам ощутимо и внятно, она хотела узнать что дальше, хотела здесь в этой жизни участвовать, что-то делать, оставить след. Шасси мягко тронули грунт, пилот крикнул из кабины, что прилетели.