Брайан видел весь этот процесс, даже сам участвовал в нём, помогая в разработке так называемой социальной программы, включавшей взаимосвязанные сети репродуктивных и воспитательных центров, системы образования и воспитания, пропаганду и многое другое. Всё это казалось правильным и делалось на благо людей. Из словарей вымарались многие слова, теперь уже ненужные: названия для родственников, супругов, друзей, многие прилагательные и глаголы. Теперь уже невозможно было объяснить ребёнку, почему ему так плохо одному и почему ни в коем случае нельзя сжигать в печи сшитого из лоскутов львёнка.
Брайан остановился, тяжело опёрся на трость и посмотрел в холодное равнодушное небо. Бледно-голубое и безмолвное, оно с безразличием хтонического божества взирало на бессмысленную человеческую возню, на их глупую попытку быть счастливее. Бесполезно было ждать у него ответа, бесполезно было оправдываться или проклинать. Люди всегда улыбаются, но никогда – искренне. Люди не стали счастливее, просто забыли, как грустить. Из их речи исчезло слишком много слов, которые в сумме и давали это самое «счастье».
– Что же мы наделали? – прошептал Брайан Лавмэн, глядя в блёклое небо. По его морщинистым щекам текли слёзы. Впервые за очень долгое время он почувствовал, что боится приближающейся смерти. Когда он умрёт, не останется никого, кто бы помнил, что страх за тех, кто дорог – это обратная сторона любви. Даже если это просто игрушечный львёнок, смерть – это всегда смерть. Но без любви и без страха жизнь превращается в пустое, как небо, существование. Небо, оставленное человеком, который сам вырвал себе крылья, боясь упасть.
Конец