Андрей удивился, и только потом осознал, что перед прекращением боли прозвучал отчетливый хруст.
"Он мне руку сломал!" - дошло до Андрея.
И так ему вдруг стало обидно! И одновременно - всё равно. Совсем всё равно. Ведь то тело, которое он берег, тренировал, за которым ухаживал, - оно теперь было безнадежно испорчено. Перелом может быть когда-то и заживет, но рука красивой, как прежде, уже не станет.
Слово "красивая" применительно к его руке напомнило ему одну девушку... Странную девушку. Магнолию. Являвшуюся на его зов совсем недавно. Это она наивно говорила о различных его частях тела - "красивые". Теперь уж не скажет.
А над Андреем разворачивалась дискуссия. Творческая.
Никитка, демонстрируя безжизненно повисшую правую руку Андрея, говорил, что ее давить бесполезно. И предлагал давить теперь левую руку. Охранник, прижимавший к ковру левую руку, сомневался что такого молчуна возьмешь, выламыванием еще одной руки. И предлагал сломать так же и ногу. Хоть какую - хоть правую, хоть левую.
Порядок навел хозяин.
- Ломай сначала руку, а там посмотрим, - распорядился он.
Андрей почувствовал, движение - заламывая руку, охранник почти перекатил его на бок - перед глазами мелькнула зелень деревьев, туша вертолета, ярко-красная рубашка Толяна.
Толян даже вскочил на ноги, даже кинулся с отчаянным криком к Андрею - но был остановлен кулаком Никитки. И снова упал на ковер - уже вовсе не по своей воле.
Треска ломаемой плечевой кости Андрей на этот раз не услышал - видимо, потерял сознание еще до перелома.
Очнувшись же, с удивлением увидел перед лицом все тот же ковер - мягкий, длинноворсный, синтетический, ядовито-желтый. Неужели с тех пор ничего не произошло?
Оказалось - произошло. Несколько голосов над ним спорили, как сподручнее ломать ногу. Трудность была в том, что кость ноги очень большая, толстая, и сломать ее не просто. Никитка предлагал прострелить кость автоматной очередью - хотя вполне подходящим вариантом считал и одиночный выстрел в бедро.
- Глупости! - прервал его Решетник. - Руками ломать трудновато, да, но стрелять не будем. Найдут потом огнестрел - поднимут расследование - мало ли чего?.. Но сломать можно, есть способ. Ты просто подпрыгни - и всей тяжестью по кости! Вот и всех делов!
Что было дальше Андрею помнилось смутно, кровавое марево не позволяло воспринимать мир ясно. Так, какие-то клочки, обрывки...
По-настоящему отчетливым мир сделала боль.
Андрей открыл глаза и понял, что лежит почти на боку. Вывернутый в такую позу, какую нормальный человек принять не в силах. Рук и ног он не чувствовал, зато дикая боль пульсировала где-то в районе поясницы.
А прямо перед ним, метрах в двух, стоял голый, трясущийся Толян и торопливо кивал головой.
Андрей сначала не понял - чего он кивает-то? А потом до сознания дошел насмешливый голос Решетника:
- Усвоил урок? Будешь слушаться?
Толян все кивал, и лицо у него было совсем белое, а глаза - вытаращенные.
- Всего и делов-то! - весело продолжал Решетник, - Покажешь нам молодого бычка - и свободен! Телочки, вы где? А, вот они, наши девочки! Уже наготове!
Пошевелиться Андрей не мог, но в его поле зрения попали - вдвинулись, вползли чуть ли не на четвереньках - обе девицы. Они тряслись не меньше Толяна. И, как и он, были готовы на все.
- Ну, телочки, давайте, начинайте! Возбуждайте своего бычка! - подбодрил их голос Решетника. - Энергичнее, энергичнее, вы же можете! И не только руками! Покажите, на что способны! А ты, бычок, давай возбуждайся, если не хочешь чтоб и над твоими косточками поработали! Оприходуй телочек!
Руки Толяна лихорадочно сновали по голым плечам и грудям девиц. Дивицы старательно трудились внизу его живота.
- Ну, бычок! Ну, давай же! Ну возбуждайся на телок! - понукал голос Решетника.
Толян шарил по коже девиц все быстрее, глаза у него вытаращивались все больше. И вдруг они наполнялись слезами. Закрывая лицо ладонями, Толян разрыдался, закричал, завыл от ужаса:
- Я не могу-у-у! Он не встает! Я никак не могу-у!
И в этот момент в поле зрения Андрея попал Решетник.
Он сгибался и разгибался, корчась от хохота, как клоун на манеже.
Он упивался бессилием людей. Растоптанных, униженных почти уже не людей. Наслаждался по-настоящему - до исступления, до оргазма.
И когда, отсмеявшись, он хлопнул в ладоши, показывая, что концерт окончен, и пошел к вертолету мимо Андрея, на его светлых летних брюках, в паху, расплывалось темное пятно.
- Всё, всё! - крикнул он охране. - Скатывайте ковры! Тёлочки, живо в кабину! Отбываем!
- А с этими двоими что? - спросил Никитка. - Пристрелить?
- Пускай живут! - весело отозвался Решетник. - В благодарность за хорошую охоту. Неожиданную, конечно, но классную. Давно такой хорошей охоты у нас не было!
- И даже никого не порешили, - как бы поддакнул Никитка, но в его голосе явно сквозили сожаление и разочарование.
Лопасти вертолета начали раскручиваться, мелькая над поляной стремительными тенями, и под грохот взлетающей машины Андрей снова потерял сознание. Теперь-то уж точно ничего нельзя было изменить.
3.
Боль означала одно: он жив.
И еще что-то означала. Что - он сразу и не понял. И лишь когда открыл глаза, сообразил: боль кричала, что его изуродованное тело куда-то тащат.
Над головой мелькали ветки, выше - голубело небо. В нем - рваные белые облака. А Андрея передвигали. Оттого и боль была разной: каждый пенек, каждый сучок, каждая ямка отзывалась новым видом боли.
Боль оказалась на редкость многообразна. Как спектр солнечного луча. Как палитра веселого художника. Да и рисунки мучений, выводимые ею, пылали неистощимой дьявольской фантазией.
Андрей застонал. Движение прекратилось, и над ним склонилось виновато-радостное лицо Толяна.
- Пришел в сознание? Молодец! Андрюха, мы еще выкарабкаемся!
Андрею хотелось сказать, что вот карабкаться-то как раз и не надо - слишком больно. Но не сказал. Даже губу прикусил, чтоб не дай бог не сорвалось. Потому что это была бы жалоба. А жалобы бессмысленны - это раз. Второе - жалобы вредны. Ведь Толян мог принять жалобу во внимание и остановиться. А останавливаться нельзя было ни в коем случае. Наоборот, надо двигаться быстрее, как можно быстрее! И пусть Андрею сейчас больно, но они выйдут к людям - и люди окажут помощь. Прежде всего - медицинскую.
Андрею, конечно, уже не быть прежним красавцем, но переломы можно залечить. А, раз так, то надо сделать все, чтобы их залечить. И даже если после этого навсегда останешься уродливым - это не помеха для мести. А месть теперь - главное в его жизни. Решетник оставил его в живых? Это ошибка, может быть самая большая ошибка в жизни олигарха!
- На чем ты меня тащишь?.. - просипел Андрей.
Тихо так просипел, натужно. Но Толян услышал.
- На палатке. Расстелил палатку, перевязал тебя, как мог, и вот - везу. К реке. Там уже полегче будет. Я плотик собью - поплывем. Плыть-то всего километров десять. Я смотрел по карте - там поселок, там нам помогут!
- Ага, - сказал Андрей.
Или хотел сказать? Собирался да не сказал? Он и сам не мог этого понять. Потому что вновь отключился. И пришел в себя уже под плеск воды.
Над головой опять высилось небо, но уже без веток, а барашки облаков в нём слегка покачивались.
- Плывем, Толян? - пробормотал Андрей.
- Плывем...
- А почему я мокрый?
- Да, понимаешь... Я ж не специалист по плотам... Я старался - и деревья потолще выбирал, и хвороста тебе подстелил, чтоб повыше было, но все одно - просачивается, подлюка! И откуда только берется...
- До поселка далеко?
- Поселок мы уже проплыли... Никого там нету. Врет карта. Когда-то был, а теперь остались одни стены. Да окна пустые. Да проваленные крыши. Я уж, кричал, ходил - никого...
- А дальше есть поселки?