Наверное, Всеволод Некрасов до сих пор уверен, что раз Кудрявцев ему не возразил, значит, согласен с ним. А на самом деле Кудрявцев, кандидат психологических наук и специалист по конфликтологии, еще в студенческой юности выучил, что с душевнобольными спорить не надо.
Любая книга принадлежит своему времени. Но если в книге собрано написанное за десятилетия, она становится — помимо воли автора — иллюстрацией изменений, произошедших за это время. И с автором, и с миром.
И вот это снижение энергетики от 70-х к 90-м пугает. Это ведь не снижение личной энергетики Маргариты Пушкиной, это снижение энергетики окружающего ее мира. Это мир идет не туда, а Риту он всего лишь тащит за собой, — а она сопротивляется, сколько может.
Какие бы отчаяние, злость или тоска не находили на нее двадцать или пятнадцать лет назад — за ними чувствовался запас сил для сопротивления и желание сопротивляться. В 90-е желание еще есть, но сил всё меньше. Это приговор времени.
«Слишком много беды... слишком много обид, слишком много тоски», — пишет она в феврале 90-го. Но тогда еще была надежда, что можно «по облаку снова бежать, нарушая всемирный закон».
Шажок. Попытка. И горькая констатация:
«Агония» (название-то какое!) — вещь рубежная и, как теперь выражаются, знаковая. Что такое 90-й год? Это же время, когда масса друзей и знакомых из рок-тусовки вдруг всего-навсего за пару лет превратилась из людей в нелюдей, в машины для делания денег, в автоматы шоу-бизнеса. Оказывается, их надо было не преследовать, а покупать!
Облако развалилось: его обитатели набили карманы деньгами — и этот золотой груз потащил их вниз — и они, пробив в облачной материи дыры своим весом, рухнули кулями на землю, в грязь, в распутицу, стаскивая с собой всех остальных, дырявя и кромсая облако — и делая его тем самым непригодным для жизни и полета...
И что теперь делать этим другим — упавшим за компанию?
Оказалось, что опоры собственного мира у живших на облаке были уж слишком иллюзорны: шар из огня «Дип пёпл» да июльское утро «Юрайя Хип». Силы оказались растрачены впустую. Может быть, стоило не разукрашивать небо, а переделывать землю? —
А теперь остаются лишь горькие признания:
Жестокая реальность ворвалась в иллюзорный мир упавших с облака: «ад челночного рейса», «разворованный ГУМ», «Бомбоубежище»...
К концу 90-х это выльется в трезвую жесткость («Нельзя ничего изменить») и осознанное размежевание:
Джинсы, фенечки, сленг и гитарные риффы — это внешнее, это бездушная оболочка, обманка, муляж, маскировка, мимикрия. В последние годы столетия нас на это уже не поймать. Колесница mass media иссекла наколесными лезвиями наших кумиров, духовка mass media испекла из них кремовый торт, neurosurgeon mass media вышелушил их мозги, просто surgeon mass media их оскопил, ТНК шоу-бизнеса в гроб положили, посыпав цветной мишурой. И сегодня они продают это нам. Чучелки, трупики в яркой цветной упаковке.
Кто-то купился, кто-то, наверное, купится. Пушкина — нет уже. (Каламбур.) С поддельными кумирами она свела уже счеты — в рассказе «Визит»...
Можно только пожалеть, что какие-то из текстов Маргариты Пушкиной теряются, если их просто читаешь, а не слышишь такими, какими они задуманы и исполнены. Весь цикл «Баллады & Шансоны», например, надо слушать в исполнении Ольги Дзусовой. Тогда они производят впечатление. А на бумаге — блекнут. Но, может быть, это подвигнет кого-то из читателей купить и послушать CD Дзусовой?
К сожалению, то же бывает и с «арийскими» текстами.