Я даже не тронул его рогами. Я смял его корпусом, я проехался по нему...
На трибунах раздался вопль ужаса. Что и говорить, его всё-таки любили. Очень любили. Потому и были так беспощадны к нему только что...
...Оказывается, он все же попал в меня. Он был мастер. Но угол наклона был не тот. Шпага только скользнула по черепу и застряла в ухе.
Я увидел, что ко мне со всех сторон бежит куадрилья. Матадор был жив и явно пытался встать — он вылезал у меня из-под задних ног.
Теперь уже не могло быть игры по правилам. Теперь бы он просто меня убил. Как равного. Как того, кто его унизил.
И я ударил задними ногами. Не глядя. Не видя, куда бью.
И попал.
Судя по хрусту, я попал ему по черепу.
Трибуны страшно крикнули ещё раз.
Похоже, я победил.
Я попытался встать.
И тут же упал.
У меня были сломаны передние ноги.
Я лёг на бок. Из-за облака выползало солнце.
Оказывается, я все-таки проиграл.
Этого следовало ожидать. Этот нормальный мир вряд ли бы стал долго терпеть такой патологический случай, каким был я. Мыслящий бык — виданное ли дело! Что может быть хуже?
Ко мне бежала уже не только куадрилья. Кажется, на поле кинулись все трибуны.
Я смотрел на приближающиеся ноги.
Господи, как я ненавижу их! Я сбежал от них. Вернее, думал, что сбежал... Как я ненавижу их.
— Пустите меня, пустите! Он важен, он нужен для науки!
Я вздрогнул. Я узнал этот голос. Я знал этого подонка.
Его звали Дельгадо. Он загонял быкам электроды в мозг.
Я снова попытался встать. Всё, что угодно, только не это! Только не это!
Страшная боль свалила меня.
Я все-таки проиграл...
— Гадина! Гадина! — Какой-то рыжий молодчик ударил меня ногой по носу. — Ты убил его, гадина! Убил!
Дельгадо вцепился в него. Тот отшвырнул профессора, как кролика.
— А-а-а-а! Ты убил его!
Он вырвал из кармана куртки «Беретту». Все шарахнулись.
Рыжий прицелился мне в глаз. Нажал курок...
...Все-таки я выиграл.
22 июня 1979
Mellonta Tauta.
(Новелла)
Конформизм, возведенный в тиранический закон, свобода совести, попранная во имя свободы...
Противно кружилась голова. Ощущение тошноты, кажется, расползлось по всему телу, сидело в каждой клеточке... И саднило... Горло пересохло.... Сквозь закрытые веки он словно видел рой каких-то существ, мельтешащих в комнате... И свет... Свет прямо сверху... Невыносимо яркий... Монотонный. Вечный. Слепящий. Сводящий с ума... И музыка... Она шла откуда-то изнутри, она была неотвязна, как неотвязно общество... от неё нельзя было избавиться... да он и не хотел... Только бы узнать одно — что это за музыка... Бах? Нет, не Бах... Пёрселл? Нет... Хотя... ну да, конечно же — павана g-moll, соль-минор...
Он повернулся на бок... Затем на живот, чувствуя, как мучительно болит каждая мышца... Когда его взяли, ему порядком-таки досталось... да и потом... эта инъекция... Что же они ему ввели?..
Он открыл глаза. Яркий, невыносимо белый свет заливал помещение. Не было даже теней, на которых мог бы отдохнуть глаз... Он чувствовал... да, он буквально чувствовал, как от света лампы нагреваются спина и затылок...
Он попытался встать. Приподнялся на руках — и тут же в глазах потемнело; в сознании в беспорядке понеслись обрывки мыслей, краски, образы; к самому горлу подступила тошнота...
Он рухнул на лежак. Отдохнул немного с закрытыми глазами и не двигаясь... В голове прояснялось. Так, кое-что теперь понятно... Какую же дозу они всадили?.. Наверное, сумасшедшую...
Он открыл один глаз и посмотрел на своё плечо... Так, одежду у него тоже отобрали... дали эту... Значит, он переведен в первый разряд... О! он начинает высоко котироваться...
Он попробовал пошевелить ногами. Ноги подчинялись... Он вновь открыл глаза и осмотрел лежак. Лежак был стандартный... с тех пор, как он последний раз их видел, ничего не изменилось... Странно... Уж в этой области прогресс не должен был остановиться...
Он закрыл глаза... дал им отдохнуть — незапятнанно белое покрывало лежака слепило как снег в горах.
Наконец дикая резь в глазах прошла. Он вновь открыл их. Взял руками покрывало, потянул к себе. Где-то на углу должен быть штамп... Ага... вот он: «404 — 4407а. ХХХХХ».
Он упал на лежак. Резко зажмурил глаза... Но даже боль не помешала ему улыбнуться. Так вот где он... Высоко же они его оценили... Сильно, значит, боятся. Да... отсюда не убежишь. Отсюда уже не вырваться... Он снова улыбнулся — такой же пугающе кривой улыбкой, как и в первый раз. «ХХХХХ» — особо опасный! Они почти льстят...