Страна Икс

Берегись Испанской Америки нашей — недаром на воле
бродит множество львят, порожденных Испании львом.
Надо было бы, Рузвельт, по милости господа бога,
звероловом быть лучшим тебе, да и лучшим стрелком,
чтобы нас удержать в ваших лапах железных.
Правда, вам все подвластно, но все же неподвластен вам бог!

У сандинистов были «лучшие чтецы» такого-то стихотворения и «лучшие чтецы» такого-то. Выходил один — и читал стихотворение Дарио, посвященное Хуану Рамону Хименесу с такими вот горькими строками:

Иль нас отдадут свирепым варварам в мученье?
Заставят нас — миллионы — учить английскую речь?
Иль будем платить слезами за жалкое наше терпенье?
Иль нету рыцарей храбрых, чтоб нашу честь сберечь?

Потом выходил другой партизан — и читал пламенное стихотворение «Лев»:

Народ разбил свои оковы вековые;
всесильный, как поток, и мощный, как титан.
Бастилию он сжег; пожары роковые
поет труба; сигнал к спасенью мира дан.
Рыча и прядая, спускается с высот
лев — Революция, как ветер очищенья,
и щерит пасть свою и гривою трясет.

Впрочем, сам Сандино больше всего любил декламировать «Литанию Господу нашему Дон-Кихоту»:

Царь славных идальго, печальных властитель,
исполненный мощи сновидец-воитель,
увенчанный шлемом мечты золотым;
на свете никем ещё не побеждённый,
фантазии светлым щитом охранённый.
Ты сердцем — копьём необорным — храним.

Похоже, Сандино чувствовал какое-то внутреннее родство между собой и Дон-Кихотом. Это замечали и другие. Американец Леджен Камминс, когда захочет уязвить в своей книге об интервенции США в Никарагуа лидера сандинистов, назовёт его «Дон-Кихотом на осле». А спустя сорок лет тот же образ — образ Дон-Кихота — придет на ум Че Геваре, когда он, оправляясь в свою последнюю герилью в Боливию, напишет в прощальном письме: «Мои ноги уже чувствуют бока Росинанта...»

Не сумев разгромить и тем более «поймать» Сандино, оккупанты стали делать одну ошибку за другой. Отчаявшийся посланник США в Манагуа Эберхард даже предложил Вашингтону официально объявить сандинистам войну — после этого можно было ввести в Никарагуа хоть сто, хоть двести тысяч солдат. Госдепартамент обдумал это предложение и ответил: объявлять Сандино войну нельзя, потому что это означает признание сандинистов воюющей стороной, а не «бандитами».

Американцы перешли к тактике «выжженной земли» в партизанских районах. По малейшему подозрению в сочувствии к Сандино людей расстреливали. В северных районах крестьянам отрубали руки — чтобы они не могли держать оружие. Только за первый год боёв американцы полностью сожгли и разрушили семьдесят сел.

Измотанные в боях, постоянно терпящие поражение, в атмосфере всеобщей ненависти «маринерз» постепенно теряли человеческий облик, превращались в садистов. В 1933 году тогдашний президент Никарагуа Сакаса передаст США длинный список задокументированных военных преступлений американских солдат — с просьбой «хоть кого-то наказать», чтобы успокоить общественное мнение в Никарагуа. Американцы никого, естественно, не наказали.

В списке Сакасы были такие, например, имена и факты: Лейтенант морской пехоты Мак-Дональд. Сжег заживо в Сан-Рафаэле-дель-Норте вместе с домом семью из восьми человек, в том числе шесть детей;

Лейтенант Стюарт. Расстрелял из пулемета в Ла Конкордии двадцатитрехлетнего Эдуардо Сентено; у живого еще Сентено отрезал уши и привязал к хвосту своей лошади — как трофей;

Лейтенант Ли. У крестьянина Сантоса Лопеса отобрал пятимесячного ребенка, побросил младенца в воздух и «поймал» на штык. У крестьянки Мануэлы Гарсия отнял двухмесячную девочку и, схватив за ножки, разорвал пополам;

Рядовой Фелипон. В Сан-Рафаэле-дель-Норте утопил годовалого мальчика только за то, что того звали Аугусто, как Саидино. В селении Ла Пинтада ножом вспорол грудь двенадцатилетнему подростку, вырвал у него сердце — и бросил собакам;

Рядовой Мартин. Застрелил в Манагуа пятилетнего ребенка — просто так, для развлечения. (Впрочем, рядовой Мартин недолго прожил после этого. Сосед убитого мальчика, двенадцатилетний Дуино, выследил Мартина и однажды в ресторане, на глазах у всех, убил ударом в грудь заточкой. Весь ресторан сделал вид, что ничего не произошло и никто ничего не видел. Дуино ушел в горы, к сандинистам.)