- Кто отдавал вам приказы?
- Реджеп… Гулузаде.
- Заместитель начальника главного разведывательного управления Генштаба Армии Турана, - ненавязчиво подсказал Валентин Штааль, аккуратно поправляя рукав ослепительно белой рубашки. – Не сам, конечно, но это в данном случае детали. Он санкционировал постоянное наблюдение. Ничего особенного, разумеется – правительственный объект, отель для иностранных делегаций, не может остаться без внимания военной разведки.
Интонация эта, усталая и слегка скучающая, была знакома Рафику по семинарскому занятию на курсах Фарида. Штааль в своей белой рубашке, слепящее пятно под слишком яркими лампами, как ни отводи глаза, все равно маячит, сидел неподвижно. Господин замминистра аль-Сольх подумал, что если дело дошло до таких имен, называемых вслух, то его собственные шансы оказаться в компании двух полуразделанных туш весьма велики. К его глубокому сожалению, признаваться господину замминистра было не в чем. Признаваться в том, что он не понимает и половины из сказанного Штаалем – неловко. Какой отель? При чем тут истихбарат аскарийя и на что намекает господин Штааль, похожий на брезгливого белого кота посреди скотобойни?
- Дальше. Кому вы продавали информацию?
- Пакистанцу… - сказала одна туша.
- Пакистанцу… - повторила вторая.
- Это разные пакистанцы, - опять уточнил голосом гида Штааль. – Один покупал информацию об одном президенте у одного напарника, другой – о другом и у другого. Оба подозревали, что имеют дело не с государственными службами, и даже не с пакистанскими государственными службами, а с кем?
- Оппозицией.
- Племенами…
Туши, пренебрегая общим состоянием, принялись обмениваться шепелявыми нечеткими проклятиями в адрес друг друга. Прислушавшись, Рафик с удивлением обнаружил, что оба полутрупа обвиняют бывшего напарника в утаивании незаконных доходов и головотяпстве, так как каждый считает, что они оба попались из-за жадности другого. Операторы обмен проклятиями не прерывали.
Едва шевелятся, а все еще рвут друг у друга из пасти кусок, ну надо же, какая плесень, покачал головой Рафик аль-Сольх, и понадеялся, что тошноту вызывает отвращение к плесени, а не цвета, звуки и запахи.
- Думаю, что один из этих пакистанцев и есть интересующее нас лицо. Ну и напоследок… - Штааль повернул голову к допрашиваемым: - Кто делал запрос на Фарида аль-Сольха?
- Не я!
- Он врет! Он! Не я!
- И вот так уже почти час. Вместе и по отдельности. Все прочие имена - вы сами их слышали - они называть готовы. И соглашаться готовы. Тут они тоже были бы готовы, но они не знают, что говорить - вернее, что я желаю услышать. Понимаете, господин замминистра, сегодня с утра наш сотрудник навещал отель «Симург»… - ах, вот какой именно отель, - где ему сообщили, что служба безопасности прослушивает номера дипломатов. Наш киберсектор взял дело под контроль, и мы обнаружили среди собственных запросов службы безопасности имя вашего сына. Пока мы еще не выяснили, в чем дело, но к полуночи я планирую закончить.
Рафик невольно обернулся на часы над дверью: было 11:20.
- Вам удалось разъяснить для себя что-нибудь, господин замминистра? – начальник Сектора А контрразведки жайша был очень вежливым человеком и всегда разговаривал с мягкой предупредительностью. – Может быть, вы желаете отдохнуть?
Интересно, подумал Рафик аль-Сольх, со мной что-то не так? Достал из кармана платок, промокнул лицо и только тогда заметил влагу на лбу.
- По-моему, - сказал гостеприимный хозяин, - вам стоит не дожидаться здесь, а поехать домой. Если что-нибудь все же выяснится, я вам позвоню.
- Спасибо, - вяло кивнул Рафик. И понадеялся, что выражение его лица легко списать на беспокойство за пропавшего сына.
Интермедия
«Язык идеологии и идеология языка.
Многие говорят – как же так? Почему реконструкция Востока происходит не на базе какой-нибудь новой, «прогрессивной» идеологии, а на базе невнятного, вопиюще внутренне противоречивого идейного хлама конца прошлого века? Даже не начала, когда «евразийство» возникало усилиями действительно незаурядных умов, а периода, когда за эти идеи, упрощённые и вульгаризированные в меру своего понимания, хватались реваншисты на пространстве бывшего СССР или маргинальные группы политических заговорщиков Ближнего Востока, раздираемого противоречиями между традиционной культурой и модернизирующейся структурой общества.
Говоря об этом, я хочу выдвинуть сильный тезис: противоречивость и невнятность «евразийской» идеологии для Турана есть не недостаток, а достоинство. По крайней мере, на этапе становления государства и борьбы с социально-экономическими последствиями глобального конфликта на своих и сопредельных территориях. Я думаю, Эмирхан Алтын от начала, если не осознавал, то хотя бы чувствовал все преимущества нечеткой позиции.