На людях господин замминистра хлопнул бы себя по лбу, качал бы головой и разводил руками – Всевышний, за что, за что караешь меня забывчивостью? В машине был только шофер-охранник, и перед ним притворяться было не нужно. Достаточно сказать несколько слов:
- Приоткрой канал. Только не целиком, конечно.
Целиком - это заходи, кто хочет. Во-первых, лишнее, во-вторых - никто не поверит. А вот чуть... в самый раз, чтобы те, кто всерьез кружит над головой, возрадовались своему счастью и ринулись в пролом.
- Валентин-бей, - несколько нервно говорит Рафик, - простите, что не сказал сразу, устал наверное. Вы спросили меня, кто знал о соглашении между нами и Тахиром. Так вот, мы не собирались предавать этот факт широкой огласке, но рапорт о достижении договоренности - мы должны были подать его как раз сегодня.
- Вы имеете в виду, Вождю? – переспрашивает человек по ту сторону динамика, экран погашен, только «лишний» вопрос да отсутствие изображения выдают, что его, кажется, отвлекли.
Человек менее воспитанный включил бы «заместителя», стандартную картинку-имитатор присутствия… и отключил бы трансляцию фонового звука: плеск воды, вой сушилки.
- Да, и мы считали, что после этого любое противодействие прекратится. Может быть, это поможет найти Фарида? - прямо говорит Рафик аль-Сольх, взволнованный отец.
- Спасибо, что вспомнили, господин заместитель министра, - очень отчетливо говорит Штааль. - Мы и лично я чрезвычайно признательны вам за содействие.
Между прочим, - желчно думает Рафик, это действительно содействие. Если у нас или у Тахира случилась утечка, а мы знаем, что у Тахира она почти наверняка случилась, то мы можем быть уверены, что убийцы торопились, вышли из графика. Это значит - цепочки приказов, деятельность, шум. Что-то, за что можно зацепиться. Это ваш выигрыш.
А мой - если нас слушают нужные люди и если Фарид у них, шансов, что они его убьют, стало немного меньше.
Амар Хамади, частным образом
Два сиденья в такси были разделены высокой – в самый раз локтем опереться, - и широкой перегородкой, совершенно не располагавшей ни к чему, кроме невинного школьного переплетения пальцев.
- Это все-таки Дубай, - с сожалением сказал Амар. – Уважение к местным обычаям. В Стамбуле в такси и камеры не стоят.
- А мне нравятся эти ваши порядки, - ответила Палома, поправляя волосы, и после недоуменного взгляда Амара добавила: - Мне понравилась бы даже стальная решетка между нами. Ты так на меня смотришь…
- Я скучал. – От ее голоса с отчетливой хрипотцой, от непривычного выговора у него по спине бежали мурашки.
- …как будто собираешься съесть сначала меня, а потом свое животное.
- Кстати, - сказал Амар и вынул из кармана пластиковую коробочку, где в маленьких гнездах мирно лежали два ярко-синих продолговатых предмета. - Возьми.
- Это что?
- Промышленные затычки. В уши. Чтобы негодование не так слышно было.
- Ты же сказал, что это не летучая мышь.
- Это большей частью калонг с разнообразными довесками и примесями. Но голос у нее есть. И вот она как раз голодная. Я только в два часа ночи вспомнил, что не заходил домой. А тренер-то ушел в десять вечера...
- Ты и вчера не заходил. Я тебя перестану впускать…
- Это что, женская солидарность?
- Твое животное девочка?
- Ну… да, - сказал Амар, озадаченный постановкой вопроса. Зверь определенно не была самцом, еще она была стервою крылатой, заразой капризной, негодяйкой ревнивой… но девочкой? С ума сойти можно.
- Сейчас дам ей фруктов и поедем к тебе, - шепотом пообещал Амар на лестнице, мысленно попеняв на условия аренды и пресловутые местные обычаи. – Мы быстро.
Быстро не получилось.
Амар пережил глубокое потрясение, обнаружив, что взрослая женщина, элегантная дама, может буквально растечься по сетке, и вопить с восторгом японской школьницы «НЯ!», «Какая прелесть!» и «Ой какая она… какая!». Зверь отчего-то не ревновала, не устраивала истерик по поводу явления чужих, а кокетливо растягивалась почти во всю длину вольера. Точно ведь, девочка.