Отец одобрительно хмыкает, покачивает головой – продолжай, мол.
- Ширин. Ты говорил, вырастет – возьмем ей мужа в дом. – Отец морщится, он не любит, когда напоминают об его собственных ошибках и неправильных прогнозах. – Ты на это рассчитывал, она многое вела и знает больше, чем я. Чем я сейчас.
Отец кивает.
- Ширин. - повторяет Сонер. - Ее... угнали. Наверное, что-то она еще будет для нас делать, но просить опасно и доверять опасно.
И думает, что доверять было опасно и раньше, только они не догадывались. Какие могут быть амбиции у большого мощного компьютера, у девочки «пока-не-съешь-обед-учебник-не-получишь»? Могут, оказывается - стать еще больше, еще мощнее, работать в масштабах мира, а не страны. Сонер видел сестру перед отъездом, она была какой-то... другой. Новые модули, наверное.
- Ты справишься, - говорит отец, и сын не верит своим ушам. – Постараешься и справишься. Ты и с самого начала мог, просто ты лентяй и бездельник. Надо же, я вырастил разносторонне развитого бездельника! Ничего, в Туране у тебя будет достаточно соперников, а от семейных дел ты больше никуда не денешься. А в чем наши преимущества?
Вот так всегда. Что ни разговор, то экзамен.
- Те, кто знает, что мы замешаны в убийстве Тахира, все они имеют причины молчать. Остальные никогда не поверят. Зато все видели, как ты быстро собрал куски и пытался соблюсти все интересы. На нас могут какое-то время сходиться, как на паллиативе. Даже долго. Во-вторых, сделка, которую для всех сохранил ты - и ресурсы от сделки. Плюс Ширин, личная связь с аль-Сольхами только у нас теперь.
- Я дам ей в управление достаточно, чтобы это выглядело так, будто у нас не было другого выхода, - усмехается отец. – Завтра займемся реструктуризацией. Послезавтра приедет сам Рустем аль-Сольх, надо подготовиться. Смотри, научись там ладить с родственничками. Для тебя это шанс и продолбать его ты не имеешь права. Будешь жить в их доме, уж постарайся всем понравиться. Рафик любит сообразительных, а говорят, что старший сынок его не особо умный, вот и смотри…
- Понял, - Сонер не то чтобы обалдел, был готов к чему-то такому, но слишком уж много сюрпризов. – А вообще он весь из себя герой, ему сам Вождь орден вручать будет.
- Да? - отец наклоняет голову и тут Сонера догоняет мысль...
- И Ширин на него смотрит, как я не знаю на кого. Как... не на парней, не на тебя, не на меня, а помнишь, ты ей первый узел связи подарил? Вот так.
- Хм. Интересно, если ты прав. - В голосе отца - одобрение, теперь уже без всяких дополнений.
А Сонер думает... что если я - тоже Ширин? Что если я всегда был Ширин, только не требовалось, потому что уже была она, и у отца, и у меня. А на самом деле я - такой же?
Хаджи: Разве вы не понимаете, что девочку просто отдали в заложницы? Очевидные вещи – ее и замуж выдали так, чтобы не жалко было в случае чего, кто такой этот Фарид – мелкий госслужащий, это в этой-то семье... значит, точно ни на что не годен. Так что, если что, будет там автокатастрофа или пожар.
Магрибец: Вот как-то мы все торопимся. Между прочим, такие соглашения вдруг не заключаются. Если девочка переезжает в дом жениха сейчас, то сговариваться об этом начали, может быть, и за год до того. А ведь еще даже два месяца назад никто и помыслить не мог, что Усмани кому-то ради чего-то придется давать заложников. И очень странный все-таки союз.
Освобожденная женщина Турана: Данных мало. Вернее, данных слишком много, трудно иерархию построить пока. Но с госслужащим, Хаджи, вы явно дали маху. То есть, в этом смысле и Вождь у вас выйдет госслужащим, а что? Вы хоть посмотрите, кто закрывал конференцию – и особам какого ранга ее положено закрывать. Если плясать от этого, какой уровень мы получим для инспектора?
Хаджи: У нас пока страной правит не Народная Армия.
Магрибец: Пока.
Форум портала “Восточный экспресс”
Амар Хамади, в отпуске
- Она говорила, она рассказывала, как там стало… душно.
Амар вспоминал ту – чуть больше недели назад, всего-то – ночь, игристое вино из высоких коктейльных стаканов, капли влаги на стенках стаканов, на руках, на губах, худые руки, острые угловатые плечи, низкий неровный голос, блестящие в темноте глаза. Рассказ о том, что там, где раньше был дом – тюрьма, и нечем дышать, нечем и незачем. «Ложь и притворство, только ложь и притворство… и эти, перелинявшие, еще хуже прочих. Представляешь, - Палома хохотнула, сделала еще глоток, - некоторые себя за евреев стали выдавать, чтоб в кошерные лавки ходить. Казалось бы – послал ты все к черту, и родственничков-фундаменталистов, и все такое, из кожи вылез и цвет ее поменял, чтоб доказать, какой ты европеец, так живи себе и радуйся? Нет же. Мы с утра за европейские традиции, а на ночь глядя – в лавку. Но это еще ничего. Их же закладывают эти лавочники! Потом в участке ставят под негласное наблюдение… кто там что на обед покупает, где и почем. И вот так – везде, во всем…»