Шир-Али купит сведения о конвое, будет думать несколько дней, готовиться, собирать людей. За это время новости уйдут на туранскую сторону. А на туранской стороне орясина-капитан местного гарнизона домуштровал своих не до пятиминутной готовности, конечно, но до получасовой. А самому ему на размышление и столько не нужно. Капитан узнает, куда собрался Шир-Али, прикинет варианты – и тоже двинется.
Капитана Вальтер видел много раз – и на экране, и на приграничных совещаниях по борьбе с терроризмом, наркоторговлей, вооруженным бандитизмом, работорговлей, межгосударственной кровной местью и прочими особенностями ландшафта. Местные туранского новичка было определили «каирцем», но за спиной быстро стали звать по-другому. «Йеза». «Йеза» или «хирс». Медведь. Не за силу, не за скорость и изворотливость, не за хитрую злую ненависть к здешним порядкам, странную для горожанина, обычно они в таких порядках понимают куда меньше и не так сразу, а за, как выражался генерал, этологические привычки. За полгода все запомнили – при каирце нельзя стоять, подняв голову, кричать, махать руками. Что буквально, что фигурально. Особенно руками, особенно с оружием. Замри и ляг, проси пощады и покровительства, соблюдай закон – останешься жив, даже повстречавшись с медведем, своих сбережешь. Нет? Тогда надейся, что попадешь первым, другой надежды у тебя нет, да и эта невелика.
И не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что сделает медведь. Даже генералом быть не нужно. Медведь проверит информацию, проверит, что делается вокруг, а потом, не запрашивая штаб, поднимет своих, пригонит в предгорья транспорты, приведет солдат сюда. Сомнет ширалиевское охранение и эвакуирует все четыре деревни – уже смял и уже эвакуировал. Не как попало, а в фильтрационные лагеря, с разбором. Кто-то еще умрет, кого-то по разнарядке пошлют работать в другие регионы. Кто-то вернется и к зиме в долину протянут электричество. Но сейчас и в следующие две недели в долине не останется ни души, по которой не плакала бы пуля. Кроме коз. И Вальтер готов поклясться, что капитан понимает, что его назначили добрым следователем. Понимает, но все равно делает, потому что не сделать – значит рисковать жизнями тех, кого еще можно превратить во что-то, похожее на людей. Делает и молчит, только на генерала на совещаниях старается не смотреть, а если приходится, глядит сквозь.
Он просто устроен, этот Хс из Каира, почти как сам Вальтер, но простой не значит – глупый.
Коза обернулась по-совьи, свернув шею градусов на 120, изобразила на морде всю мировую скорбь. Нечего, нечего было убегать от хозяев. Вот минут через десять гости снизу дойдут сюда, так вообще оглохнешь.
Готовность, сигналит Вальтер, и снайпер неохотно переводит ствол на уже приработанную точку, чуть слева от скучного серого валуна, прикрывающего тропу.
День 1
Фарид аль-Сольх, лингвистический консультант
- Ну если на то пошло, - корпулентный седой французский представитель, Ренье, недипломатическим образом приподнимает очки и трет левый глаз. Глаз у него всего два, и это неправильно, нужно больше. Штук двенадцать бы ему в разных местах, тогда взгляд перестал бы спотыкаться. Ну выплескивается из кресла туша вся в пятнах и с вибриссами в разные стороны – и что тут такого, вы инопланетных монстров не видели? Костюм-тройка протоколом предписан, а внутри щупальца, биомасса всякая, в общем, что там у них.
- Если на то пошло, - продолжает Ренье, - можно вспомнить, что Восточнопакистанская Исламская республика – суверенное государство, законным образом созданное и признанное, тогда как ни Азад Кашмир, ни, что характерно, достопочтенное Ирано-Турано-Арабское в любой последовательности Сопроцветание как целое вообще не имеют государственного статуса. Фактически, у этих нератифицированных новообразований столько же юридических прав, сколько у самопровозглашенной Исламской Республики Сомали.
«Туше», как сказал бы Валентин-бей. Потому что ровно неделю назад мирный туранский сухогруз превентивно обстрелял звено катеров ИРСовской береговой охраны и два из них потопил. Превентивно – потому что катера открыть огонь не успели. Правительство на запросы заявило, что разницы между государственными и негосударственными пиратами не усматривает и впредь усматривать не намерено, а команде сухогруза выплатит премиальные за поддержание безопасности на море.
Евросоюзовец еще скромен очень. Лет пять назад они шпильками не ограничивались, а вообще разговаривать с представителями Турана не хотели. Нет такого государства. Турция есть, Сирия есть, Египет, Иран, эмираты, даже Ирак – а Турана нет. Подай им, например, для переговоров правительство Ирака – не трех провинций в составе Сопроцветания, а Ирака-суверенной-страны. На машине времени привези, а подай... А не подашь, тогда они сами привезут, правительство в изгнании, одно из четырех на выбор. И так по каждому субъекту.
- Если на то пошло, - рифмует Орхан-эффенди, - то мы можем сразу же перейти к боснийскому вопросу и поинтересоваться, почему этому, между прочим, формально независимому государству, глубоко связанному с южносредиземноморской культурой, одни пирамиды их вспомнить - не позволяют добровольно присоединиться к нашей, хм, федерации.
Фарид сделал озабоченное лицо. Совсем несложно: прижать язык к верхним зубам, прикусить. Еще посильнее – и выйдет искренняя сдержанная скорбь. Фокус, который он знал еще с детства, потом на курсах это преподносили как очень надежную технику воспроизведения достоверных физических реакций, соответствующих эмоциям. На двухгодичные курсы медиаторов в секторе А отправляли всех, но не только там – так что сейчас, наверное, каждый третий проделал трюк и изобразил озабоченность по поводу боснийского вопроса. По поводу высказываний француза следовало выказать умеренное негодование: сжать моляры, и покрепче. Совершенно недопустимое оскорбление в адрес имеющего право на самоопределение субъекта федеративного государства. Но пирамиды… так, только не улыбнуться бы. Он перевел взгляд на шефа, ошибка – у того тоже в лице что-то дрогнуло, смех не смех, а так… желание чихнуть, наверное.
«Каждый год – пирамиды и пирамиды», написал тот на своем планшете. Да, припоминать любому европейцу боснийские пирамиды – это уже традиция; а вот то, что контрразведка Народной Армии Турана представлена только полковником Штаалем – это первый раз. Раньше Айнур сам ходил, а начальники секторов при нем, свитой. Что-то в последний момент поменялось. Несчастные прочие сектора, им теперь по записям анализировать, без личных впечатлений…
Счастливые прочие сектора, можно сидеть себе с удобствами, в хорошей компании. И никто не спросит за недостаточно быструю реакцию, их же в зале нет.
- И, между прочим, - осуждающе качает головой Орхан-эфенди, - европейская наука, вернее, политически ангажированное лобби, называющее себя так, до сих пор пытается унизить наших боснийских единоверцев, отрицая само существование боснийских пирамид, хотя они видны невооруженным глазом.
Фарид быстро прикусывает язык. На противоположном конце стола раздается дробное сухое хихиканье, очень заразительное. Дедушка-армейский-гриб, генерал Бреннер. То спит, то смеется, то начинает знакомых приветствовать, будто только что заметил - мол, что взять со старичка. 59 лет старичку, многих здесь моложе. Президент Западного Пакистана, как его увидел, с лица спал – при том, что список участников был известен заранее.
Лингвистический консультант не выдержал и нарисовал на планшете большую зубастую улыбку, хоть так выразив нестерпимое желание посмеяться. Еще этот генерал тут провоцирует. За спиной чихнули в платок… знаем мы это чихание, это если как ни стараешься, а слезы на глазах выступают – чихай.
По его планшету прошелся «ластик» Штааля, а следом из быстрых штрихов карандаша скоропалительно возник молоток, нависший над головой некоего сотрудника в форме, и предложение знакомиться с биографиями выступающих. Фарид пока что не знал только, что это за хихикающий гриб, и немедленно подчинился, а картинку сохранил на память. Валентин-бей редко шутил с подчиненными, а еще никогда не повышал голос и не устраивал приступов начальственного негодования. Одно слово, доктор Хелльстрем.