- У меня хорошая аура, - скалил зубы гость.
- Да? А почему, кстати, ты не в С? – С такой биографией и свободным знанием хинди и урду самое место в секторе стран РИК.
- Меня Чжан Лян не взял, - со вздохом признался Фарид.
- Понятно, - кивнул Амар.
Чжан Лян, новообращенный мусульманин, не стал от этого менее китайцем, и о дисциплине в секторе С ходили устрашающие слухи. Вообще из всех отделов контрразведки Народной Армии только сектор С походил на настоящую – читай, идеальную, словно по канонам китайских или старых советских фильмов, - контрразведку.
Видимо, балованный посольский сын с общим образованием, полученным в Индии, там не пришелся ко двору, или аура не понравилась. Не дотянул до высоких стандартов.
- А Максума вообще выгнал, ну это еще при Демирдере было, тот его к себе перевел.
– А за что выгнал?
Хозяин был практически уверен, что Зверь – это повод, а мальчику хочется посоветоваться, как наладить отношения с Имраном, ну или составить против него маленький служебный заговор. Должно быть, никто кроме новичка в союзники не годился. Амар и не предполагал, что выглядит добрым дядюшкой для малолетних шалопаев.
- За женитьбу, - хихикнул Шестнадцатый, Зверь возмущенно всплеснула крыльями, шлепнула парня по щеке, едва ли нечаянно, подобные шуточки летяга устраивала слишком часто.
- Там и жениться нельзя?
- На невесте начальника нигде жениться нельзя, - философски заметил Фарид, - но китайцы хотя бы за это не убивают. Даже уйгуров.
Амар вспомнил жену Имрана, виденную в гостях, покачал головой. Тут стоило рисковать не только карьерой, но и головой. Потом он оценил неприлично огромное милосердие Чжан Ляна, который только выставил соперника из своего сектора, даже не из управления. А мог бы. Наверху подобного не любили.
- Весело у вас...
- Да, - Фарид потянул себя за челку, намотал прядь на палец и вздохнул. – У нас весело.
И, размеренно покачивая рукой к вящей радости повисшей на его предплечье Звери, принялся излагать, как он сегодня сходил на заседание по урегулированию доброй воли и благоволения – а также перманентного вокругпакистанского конфликта - в роли мальчика с опахалом, то есть лингвистического консультанта при Штаале.
Почему ко мне, не без ужаса подумал Амар, ведь ловушка же, проверка... потом залил вином бабочек в желудке и принялся работать.
- А я ему говорю, ну куда мне этот балкон тепличный на фасад, он там торчит посреди... не как нос торчит, здоровенный же. А он мне - по закону должен быть всюду, где метраж позволяет, у вас позволяет. Не хотите растить фрукты-овощи, займите под другое.
- А ты?
- А я уже об пол стучу головой, ну посмотри, бревно городское, просвети тебя милостивый, что тут вокруг - сад, земли полно, склон такой, что дождевая течет прямо к нам, какие фрукты-овощи на балконе, зачем? А он мне - закон. В целях автономности и на случай бедствий. А я ему - какие бедствия, у нас, что, город? От чего нас отрезать может? Мы ж эту еду и делаем... А он мне - мало ли, сбросят какую-нибудь химию, как на Иран. И вообще, поди и Вождю объясни, что это ошибка. А я ему... А он мне... И тут мне кто будто внутренность головы влажной тряпкой протер. А на каком этаже балкон делать, в законе сказано или не сказано? Не сказано. Ну так сделай на земляном, на первом. Будет веранда и все. Он только икнул. Потом опять заспорил, но уже видно, что только в деньгах было дело - и в чести его, не соглашаться же так сразу забездаром, тем более, что не он придумал.
март 2038, из рабочих записей Мишеля де Сенса, инфопортал "Восточный экспресс".
Ажах аль-Рахман, бродячий проповедник послушания
- Пора записываться, - напомнил Рашид. – У меня все готово.
Записи должны выходить регулярно, где бы ни находился отряд. Дважды важно: для друзей и для врагов. Потому что записей ждут и те, и другие. Сейчас, когда отряд аль-Рахмана ушел далеко от насиженных мест, особенно важно не сбиться с графика. Те, кто следят за ними, не должны насторожиться, а не вышедшая вовремя запись – тревожный сигнал.
- Сейчас, сейчас, дай хоть умыться, - проворчал командир.
- Так я же фильтры накладываю. – Одни и те же, из раза в раз. «Мертвый» фон – небо, песок, - из которого нельзя взять ни крохи информации. Лицо-маска, грубая анимация, тоже повторяющаяся из раза в раз. Анализировать бесполезно.
- Все равно нельзя с неумытой физиономией, - отмахнулся Ажах. – Неуважительно.
Рашид кивнул и принялся еще раз проверять настройки. Камера ему не очень нравилась, давала заметный шум в фоне, но это тоже – примета, все равно что подпись. Гарантия подлинности. Потом слегка подчищенная запись нырнет в хранилище в «серой» сети и оттуда распространится по заранее прописанным маршрутам, на дружественные сайты и к подписчикам.
Интересно, о чем будет сегодняшняя проповедь? Командир никогда не читал по записям, не репетировал выступления, он их, кажется, вообще не готовил – иногда просил найти какие-нибудь данные, но и те просматривал вполглаза. Говорил по вдохновению.
- …сегодня мы поговорим о том, как шайтан пытается разрушить нашу умму. Этих способов много, но самый надежный тот, что меньше всех заметен. Самый опасный яд - тот, что накапливается в костях и убивает через много лет. Такая вода кажется чистой и сладкой, утоляет жажду, но пьющий ее обречен на муки, и передаст яд своим детям. Первый яд был влит в наши колодцы еще сто лет назад. Яд прогресса. Яд убеждения, что прав тот, кто имеет больше вещей и удобств сейчас и получит еще больше - в будущем. Яд мысли, что мир растет вверх и что завтра должно быть светлее, сытнее, слаще. А если это не так, значит вина на опоздавшем. Яд гордыни, жадности и жажды. И не делайте ошибки, он был влит во все колодцы, даже в наш. Яма, вывернутая наизнанку, не становится горой. От скольких полезных вещей отказались наши учителя, сколько безвредных нововведений преследовали даже и смертью - только чтобы не быть похожими на предателей веры. Сколько общин разрушили, называя ересью и нововведением то, от чего не отворачивалось поколение сподвижников Пророка.
Война шла там, где должен бы царить мир - а яд действовал. Сколько детей приносила в мир женщина в Пакистане три поколения назад? Семь. Семерых рожала и вынашивала и милостью Аллаха не меньше пяти оставалось жить. Сколько было у нее детей поколение спустя? Четверо. А перед великой войной? Трое, люди, трое. И это в Пакистане, стране не обиженной благочестием. В еретической Турции - двое и полтора - в Иране, воистину разъяснил им Аллах их нечестие…
Рашид поднял голову, любуясь командиром, потом бросил беглый взгляд на планшет, где небольшое изображение командира дублировало то, что Рашид видел перед собой: человека лет за сорок, с аккуратно подстриженной короткой бородой от уха до уха и яркими умными глазами. Ажах говорил ясно и воодушевленно, с искренним удовольствием. Рашид знал все его выражения лица – гневное при виде непотребств, которые творили неверные, усталое после боя, сосредоточенное над очередной хитроумной бомбой… знал и больше всех любил командира таким – добрым наставником. Если бы не бесконечная война, он, может быть, и занимался тем, к чему больше всего лежит душа: учил бы. Он и сейчас учит, потому что каждый теракт – это урок способным слышать и наказание глухим.