Впереди, у края «языка» мелькнула декольтированная спина – узкий разрез от шеи до поясницы, обнажавший только позвоночник. Болотная ткань со змеиным узором, высоко подобранные волосы, полное отсутствие цветных трубок и прочей девичьей мишуры. Ему вдруг захотелось, чтобы она оглянулась, увидела, поймала пригласительный жест, чтобы она была красивой и старше тридцати, и свободной, и понравиться ей – но женщина прошла, не почувствовав его мыслей. Вернулся Шестнадцатый со своими девчонками, официант немедленно приволок целый поднос коктейлей на выбор, они нахлебались крашеной ерунды, менее симпатичная, но неробкая девица выкурила какую-то папироску, распространяя клубы запаха горящей травы, и вся эта хохочущая, толкающаяся, шумная и праздничная феерия умчалась обратно.
Змеиный узор вдруг промелькнул совсем близко – она шла к выходу, платье спереди было закрытым и с высоким воротником-стойкой, радужная пыль по подолу переливалась в такт движению ног. Высокая, стройная, с резкими движениями – и явно раздраженная. Наверняка стерва, подумал Амар. Женщина с трудным характером и все такое. Пошел следом, перехватил ее почти у самого гардероба.
- Вы точно решили уходить?
Обведенный темным рот нервно скривился. Женщина смерила его взглядом. Темные глаза, темные волосы, черно-зеленая змеиная раскраска полумаской. Танцовщица, может быть.
- Я могу передумать, но вы рискуете об этом пожалеть, - заявила она.
- Я не боюсь риска.
- Тогда вы, наверное, слишком молоды для меня, - фыркнула брюнетка.
- Уточним: я не боюсь подобного риска. Я боюсь девочек со «стрекозами» и цветных коктейлей, и что официант решит, что мы ушли, и заберет с нашего столика полбутылки «Амрута».
- Убедили.
Ее звали Палома, она была чистокровной испанкой, действительно танцовщицей, приехала сюда полгода назад, по ее собственному признанию, «потому что в Европе больше жить нельзя, то есть, совсем нельзя, дышать нечем!», подробностей Амар не понял, выступала здесь в «Фаленсийе» с сольным номером – «национальные танцы, все очень прилично», отказалась от вина, шокировала своим появлением за столиком девочек Шестнадцатого, особенно тем, что пила неразбавленный виски крупными глотками, морщась, словно от лекарства. К счастью, до окончания детского времени оставалось десять минут, и коллега отправился ловить такси для своих студенточек – официально таксистам запрещалось показываться на улицах раньше часа, но самые ушлые выбирались с легким опережением.
- От алкоголя мозги плавятся, вы разве не знаете? - сообщила самая симпатичная. Подружки подтвердили, что да, и Аллах запретил. В отличие от «пара» и прочего. Бескомпромиссное новое поколение хором заявило, что никогда-никогда-никогда эту гадость в рот не возьмет, вот даже и ни капельки…
- Да, - сказала Палома после отбытия молодежи, поглаживая «Прозрачное спокойствие», - теперь я тоже их боюсь. Со сцены их почти не видно, и тем более не слышно. Я думала, здесь таких держат под замком.
- Город безопасен, - объяснил Амар. – И улицы, и такси. Здесь – тем более, легальное заведение, полная идентификация. Любая такая стрекоза может пожаловаться… нам, и выйдет очень нехорошо.
- О нет, - сказала Палома. – Только не доводите все до европейского маразма, я вас умоляю. Они там скоро перед постелью будут подписывать письменное соглашение в присутствии адвоката. Прецеденты есть. И отсутствие троекратного согласия приравнивается к изнасилованию, причем в обе стороны.
- Это серье-озно? - протянул явившийся Шестнадцатый, посадивший студенток в такси. – И что, мужчины тоже жалуются?
- Да, а вы как думали?
- Кгхм… - парень не стал высказываться, но отношение обозначил вполне четко. – Ну пусть вымирают поскорее, особенно мужчины.
- А у вас ложных жалоб не бывает?
- Бывают, - пожал плечами Фарид. – Но знаете, что должна сделать здесь женщина, чтобы ее изнасиловали? Найти место, где нет камер, сломать браслет безопасности, дождаться, когда из деревни приедет холостой пастух, проверить, не идет ли патруль жайша и быстренько потерять сознание.
Палома расхохоталась, но качнула головой, мол, не верю в такую идиллию. Шестнадцатый развел руками. Женщине он обаятельно улыбался, но дистанцию держал как хороший мальчик, впрочем, танцовщица смотрела на него слегка покровительственно и снисходительно, без интереса. Амару он украдкой обозначил свой крайний восторг и одобрение. Выпили еще. Разговор шел обрывочный и слишком громкий, как всегда в подобных местах.
- Так, мне завтра на конференцию прямо с утра, и если я там буду клевать носом… - неискренне заторопился Шестнадцатый. – Увидимся вечером. Желаю приятно провести время, кстати, адвокат знакомый у меня есть, если что – звоните…
- Рискуете, молодой человек, - низким голосом проговорила Палома, поманила его к себе, и пока он прикладывался губами к виску, кинула ему за воротник кубик льда. – Остыньте…
Парень завернул что-то цветистое про то, что его пыл растопит этот лед, холодный как сердце жестокой красавицы, и удалился, смеясь на ходу.
Красноеморе: Почему так автономия называется? Так достаточно на карту посмотреть. Сначала лазурит, потом изумруды, потом золото, железо, литий – нужная же вещь, и спрос не падает. Я помню даже читал где-то, на деньги от первого вели разведку на все остальное, с концессионерами опять повезло. Воевали меньше, между собой меньше резались – а не как в Африке, где от горнодобывающей одно горе. А потом мы туда пришли и они под наше слово от прочего Афганистана без крови отделились. Ну одно слово, счастливчики.
Магрибец: А вот представьте, ошибка. Хорошо, что тут никого оттуда сейчас нет, вас бы сейчас растерзали, уважаемый. Это от конкретного человека пошло и он у них до сих пор национальный герой. Был там такой полевой командир, Ахмад Шах, а у него еще с университета позывной – «Масуд» - Счастливчик. Поговаривают, в честь Суллы Феликса. Потом позывной превратился в лакаб, а потом и в фамилию.
Освобожденная женщина Турана: Правда в честь Суллы?
Магрибец: Поговаривают.
Освобожденная женщина Турана: Ничего себе. С другой стороны, не первый там случай будет. Там уже хаживал эфталитский правитель Фромо Кесар – «римский кесарь» в переводе - это его так купцы пытались поразить римским величием, что он взял и переименовался, а потом в историю и религию Тибета попал уже как Гэсэр...
[дискуссия о Гэсере перенесена]
Красноеморе: Дааа, а вы меня афганцами пугаете.
Магрибинец: Так вот, полевой командир он был хороший, и вот эту территорию, когда побольше, когда поменьше, держал против всех – шурави, правительства тогдашнего, талибов...
Гость: Опять талибов?
Освобожденная женщина Турана: Так именно там они и завелись впервые. И вообще у талибов обычай такой, как они где появляются, так все остальные, кем бы они ни были, быстро друг друга бросают и начинают с ними воевать.
Магрибинец: Примерно. Территорию эту – четыре провинции - вскоре стали называть Масудистан. Сначала в шутку, потом всерьез. Масуд погиб, а имя осталось – удобнее же, чем перечислять: Бадахшан, Парван, Тахар... Там и правда было потише, и с населением попроще, и с религией поспокойней, лазурит они сначала добывали, чтобы покупать оружие, но технологии – это цепная реакция... Когда горное дело пошло, им весь прочий Афганистан поперек горла стал. Жить не дают со своими распрями и все время хотят ограбить. Они бы и к Китаю отложились, только у Китая с мусульманами проблемы. Так что это не мы туда пришли, это они нас позвали. На условиях автономии. А у автономии должно быть название, а к названию все уже привыкли. «Настоящие» афганцы, пуштуны, их до сих пор не любят, но масудистанцам наплевать и нам наплевать, а больше никто и не важен.