Ажах аль-Рахман, талиб с многолетним стажем
- Юноша, конечно, большой оригинал… - хмыкнул Бреннер и достал флягу. – Тебе, извини, не предлагаю, вам Пророк не велит. Это ж надо! Я уж три или четыре раза было решил, что он нас морочит, даже под химией. Как это может быть? С таким отцом, с такой семьей, с этой работой... И так на любые подначки ведётся.
- Думаешь, его с самого начала кто-то вёл и нацеливал?
- Думаю. Это у парня в центре мира его нежная и ранимая душа. А вот кто-то… кто-то…
Ажах кивает. Фарид аль-Сольх мог не знать, что посредник его собственной семьи делает в Дубае, только в одном случае - если его семья ему о том не сказала. И не просто не сказала, а скрыла. Не скрывали бы, так обмолвился бы кто-то за завтраком или отец бы поделился - ведь большое дело, как не объяснить старшему, наследнику? Не эмигранты какие, коренная ливанская семья, отступники, правда, тьфу на них, но люди все же, не лягушки.
Может, не доверяют сыну? Отдали его жайшу, в услужение этому их солнцеликому, и отрезали. Старший-то он старший, да не единственный. Такое здесь бывает. Здесь вообще все бывает. На цветных картинках, которые набрал по сетям Рашид, мальчишка красовался то с бокалом, то с полуголой девкой. Ливанцы… хуже только турки, эти вообще правоверными себя называют только в насмешку.
- А те, кто тебя пригласил?.. - поинтересовался Бреннер, так, между прочим.
Любопытно ему. Мы все-таки не друзья, не союзники, не товарищи, а, можно сказать, из врагов враги - и будто я не знаю, что если ты решишь, что моя голова хорошо украсит конференцию, так и сдашь, глазом не моргнув. Разве что позаботишься сначала, чтоб я ее твоей не украсил. А на заботу, в свой черед, потребуется время - и вот ровно на это время тебе и можно верить. А этой здешней падали нельзя, да и вообще большинству.
- Серьезные люди, - отвечает Ажах. - Не "Вуц" и близко не стояли.
Гость понимающе улыбнулся, настаивать не стал. Умен. Будь у него много времени, хотя бы целая ночь, не успокоился бы, конечно. Умен, настойчив, хитер, бесстрашен… хорошим мог бы быть союзником, да только союзник он самому себе. Хотя будет клянчить жизнь мальчишки, и это хорошо. Потому что у Ажаха уже созрел план, созрел еще до начала допроса, потому-то он и полез едва не под самый нос сопляку, и повертелся перед глазами, и несколько чувствительных пинков отвесил. Чтоб хорошенько запомнил.
Вальтер Фогель, сообщник
Почему Бреннер решил лично пообщаться с захваченным… надо сказать, очень толково, да ещё прямо в оживленном месте города захваченным… офицером аль-Сольхом, Вальтер не очень понял. Причём и Ажах со своим напарником не подумали уйти из комнаты, когда юный пленник стал приходить в себя. Что-то они затеяли, но с Вальтером своими соображениями делиться не стали. Значит, и не надо. Кто ничего не знает, тот ничего не выдаст.
Вальтер на мгновение задумался: а если кто-то сейчас схватит и потащит на допрос его самого, что он, штатский человек, Вальтер Фогель, будет говорить? Зачем лично он засветился перед лингвистическим консультантом? Адвоката тут звать бессмысленно. Упираться и молчать – тем более. Вот так и сказал бы чистую правду: «Со мной почему-то не посоветовались».
Сразу после начала разговора Бреннер отправил Вальтера обратно в представительство – пытаться восстановить связь с теми из пакистанцев, кто хотя бы теоретически сейчас может на эту самую связь выйти. А главное, следить, что вокруг представительства творится и выяснить, можно ли вообще туда безопасно вернуться.
По ощущениям – видимо, можно. Главный источник риска определен: любопытствующие. Осторожные, менее осторожные и совсем неосторожные попытки выяснить, что сейчас делает Бреннер, чем он занимался до того, почему так демонстративно вышел вон после оглашения новости - и чем ему не угодил этот странный туранский контрразведчик, неужели генерал имел отношение к опиумной операции... он ведь несколько раньше воевал в тех краях, не так ли?
По поводу генерала Вальтер, даже не особенно кривя душой, ответил: «Пытается выяснить, что здесь такое стряслось». По поводу опиумной истории отвечал еще более честно: начнем с того, что генерал знал, что затевается провокация, продолжим тем, что об этом еще накануне знала половина белой сети, закончим тем, что, невзирая на такую явную вежливую утечку, кто-то все равно решил активировать сомнительный артефакт – ну и как тут не смеяться-то?
В свою очередь узнал - любопытствующим ведь тоже нужно чем-то делиться, что на туранской стороне внешнему виду и поведению этого Штааля не удивились совсем, потому что давно привыкли. Он так от начала ходит и разговаривает, до всякого фильма. Как инопланетянин в супермаркете. Но спиной к нему поворачиваться не надо, и лицом не надо - и вообще дела не иметь и по дуге обходить, потому что второй такой сволочи в Народной Армии нет, даже господин Кемаль Айнур, сам начальник истихбарата, в сравнение не идет, потому что Айнур - сволочь ленивая, а этот - работящая. Как попал? Да просто попал - начальника своего подставил и подсидел, а чтобы семья начальника гадостей не делала, в тот же день на его дочери женился. Увозом. Как увозом? Обыкновенно, на мотоцикле.
Пакистанцы, естественно, молчали. Кто-то боялся разделить участь покойного президента, кто-то был занят куда более важными делами. Связываться с «Вуцем» самостоятельно Вальтер в этих обстоятельствах не рискнул. Вот вернётся генерал, пусть он и решает.
Генерал вернулся уставший, голодный и здорово злой. Кажется, в результате разговоров с юным аль-Сольхом количество непонятностей не уменьшилось. Где-то ждут нас неприятности, и очень скоро…
А кого ещё они ждут?
- Посмотри, - Бреннер кивнул на планшетку. Он, оказывается, ещё и записал беседу. Риск, однако. Или наоборот, алиби. С точки зрения Комитета по профессиональной этике встреча с аль-Рахманом вполне пристойное дело, так сказать, халяль, а вот допрос аль-Сольха – жестокое нарушение этики. Местным властям на Комитет наплевать. С другой стороны, ну какой это допрос? Это профилактическая работа с персоналом, счет Народной Армии надо бы выставить.
«Я понимаю, что вы не специалист, но даже для полного дилетанта вы какой-то совершенный уникум! Если вы считаете, что вас научили вести слежку, вы ещё глупее, чем кажетесь с виду. А если не считаете, то какого чёрта? Чинить… ну, скажем, сенокосилку, да ещё работающую, вы ведь руками не полезете? А совать и руки и голову в куда более опасные места – всегда пожалуйста. И чёрт бы с ней, с вашей головой, вы ей всё равно не пользуетесь, а руки у вас не из того места растут. Так вы ведь не только своей головой рискуете. Вы понимаете, как эта ваша самодеятельность будет выглядеть для любого, кто знает, чей вы сын? Ваш отец зря вас не порол, хотя в принципе я против телесных наказаний».
И так далее, практически не давая подопытному вставить слово. А если и позволяя, то лишь для того, чтобы всё, что он скажет, было тут же использовано против него. Психологическая атака во всей своей красе. Не особенно сокрушительная, но для такого юнца в самый раз.
Дальше молодой человек все-таки вклинился, не поняв, что его вежливо пропустили, и понес очень складный и очень искренний параноидальный бред – потом сообразил, что купился на простейший крючок – и заткнулся.
Под химией вышло то же самое.
- Со мной вы были помягче, - хмыкнул Вальтер. – Даже когда я что-нибудь из ряда вон вытворял по молодости и глупости.
- Такого ты всё-таки не вытворял… Если ты видел, что в чём-то не разбираешься, то не лез туда руками, а спрашивал чьего-нибудь совета. В крайнем случае, застывал. А этот?
- Может, он у папы дурачок?
- Он по жизни дурачок, - фыркнул Бреннер. – У папы, у дяди, у всего клана. В другое время спросил бы я Рафика, почему парень еще не женат, чего ждут.
Двадцать три, прикинул Вальтер. По меркам послевоенного Турана, для богатого ливанского мальчика, баловня судьбы, поздновато.
- Ждут, пока он сам… увозом! – и рассказал генералу драматическую историю женитьбы жайшевца. Сначала как пересказали, а потом как сам нашел. Странноватая история в любой интерпретации.