– Ты красивая, – не выдержал он переполненности чувством.
Я добавил:
– Конопатая.
– Сама знаю – огрызнулась Лидка.
– Веснушки тебе даже идут, – промолвил Петька.
– Не твоего это ума дело, – отрезала Лидка.
– А почему бы и не моего? – спросил Петька обиженным голосом.
– Ты тюфяк, – сказала Лидка. – Видишь, что девочке скучно, а ничего не можешь придумать.
– Можно еще разок искупаться, – предложил Петька от большого ума. – Прохладнее станет.
– Надоело, – объявила Лидка. – Домой пойду.
Она уложила в сумочку гребешок и зеркальце. Я спросил ехидно:
– В большое зеркало смотреться?
– Осенью поступлю в балетную школу, – там все стенки в зеркалах.
Мне нравилось, когда она злится, и я сказал:
– Таких толстых в балетную школу не принимают.
Лидка не разозлилась, а стала оправдываться тихим голосом:
– Я по телосложению совсем не толстая. Я потому поправляюсь, что в меня тетя каждое утро запихивает молоко и булку с маслом.
Петька думал, собирал на лбу морщины и наконец изрек:
– Давайте играть в пятнашки. Чур, не пятна!
Мы с Лидкой захохотали, и я сказал:
– Ладно, люди без крыльев… Чем так валяться, лучше пойдем в лес. Костер запалим.
А я ведь чувствовал, что предстоит что-то необычайное: в теле быта странная легкость и голова приятно кружилась.
Тогда я подумал: это оттого, что солнце напекло затылок, но оказалось совсем другое…
Мы обошли поселок стороной, чтобы милые родственники нас не – поймали и не заставили что-нибудь делать. В лесу стало прохладнее. Петька философствовал на ходу:
– Как здорово было бы жить на свете, если бы можно было делать все что хочешь.
– Луну с неба достать? – спросил я.
– Зачем луну? Мне надо делать все что угодно в границах человеческой возможности. Например, чтобы можно было пойти куда хочешь, не спрашивая разрешения. В лес, в кино, а хочешь – в неведомое царство. И чтобы можно было делать все что угодно: хочешь – пляши или заведи себе лошадь и пои ее чаем, а хочешь – выйди на середину улицы, сядь и играй на гагаре.
– Этого никогда не будет, – осадила его Лидка. – Взрослые не допустят. Жизнь состоит из одних запрещений: того нельзя, этого не позволено, третье неприлично. Надевать чего хочешь не велят. Читать чего хочешь не позволяют. Картины запрещают смотреть. Нос, говорят, не дорос. Интересно, когда же он у меня дорастет до нужного размера? Я так устала… Мальчики, хватит идти. Давайте здесь костер разведем.
Мне уже надоело топать, но я сказал, чтобы последнее слово осталось за мной:
– Еще немножко пошагаем. Здесь лес редковат.
Петька выпятил тощую грудь и произнес:
– Лидочка, хочешь, я тебя понесу, как рыцарь?
Он, конечно, думал, что Лидка застесняется, но она не из таких. Лидка даже обрадовалась:
– Еще бы! Понеси, Петенька!
Поднял он Лидку, два шага шагнул – дальше не может. Шатается и дышит как паровоз. Я увидел, что если Петька ее сейчас же не бросит, то свалится. Так и вышло. Петька шагнул, глаза его вылупились, и он рухнул.
– Рыцарь липовый! – убийственно сказала Лидка.
Дальше не пошли. Набрали сучьев, составили их домиком и подожгли. Мы с Лидкой легли в мох, а Петьку, как опозорившегося, заставили сучья таскать. Я люблю костры, люблю смотреть прямо в пламя. И кажется мне тогда, что так и я сам: трещишь, рвешься в высоту и вдруг шлепаешься об дорогу, и в небо уходит, как говорят, один лишь сизый дым мечтаний.
– Ребята, может, хватит? – спросил Петька. – Я много натаскал.
Я сказал:
– Лида, прости его.
– Ладно, – разрешила Лидка. – Отдыхай, рыцарь…
Петька улегся рядом и снова стал рассуждать о свободной жизни. А я тем временем выбрал подходящий сук, достал ножик и стал вырезать лошадь. Я никогда еще не пробовал вырезать, но мне показалось, что должно получиться. Вот я и стал вырезать лошадь.
– Я потому ничего не могу придумать, – говорил Петька, – что все запрещается. Если бы все было можно, я бы такого напридумывал, что все ахнули и вообще забыли, что такое скука!
Голова моей лошади уже была почти похожа на лошадиную, когда к нашему костру подошел человек удивительного вида. Лет ему было около двадцати, лицо простое, с ясными голубыми глазами. Штаны на нем были драные, с бахромой, а рубашка серая, с красными заплатами. На голове колпак с бубенчиком, ноги босые.
– Скажите, вы сумасшедший? – поинтересовалась Лидка.
– Я оригинал, – сказал в колпаке и засмеялся.
– Как тебя дразнят, оригинал? – спросил Петька.
– Митька, – сказал с бубенчиком. – Я из Мурлындии, страны мудрецов.
– Все жители там мудрецы? – спросил я.
– Все без исключения, – подтвердил Митька.
– Значит, ты мудрец?
– Еще какой, – весело подтвердил Митька с бубенчиком. – Таких мудрецов, как я, во всей Муршындии наберется не больше чем пальцев на трех руках. Как-то раз король Мур Семнадцатый сказал, что я чуть ли не мудрее его самого, а королева Дылда дала мне сразу четыре кружки компоту.
Митька повертел в руках лошадиную голову и сказал одобрительно:
– Лясы точишь?
– Хочется иногда сделать что-нибудь из рада вон выходящее, – ответил я, смутившись. – Вот я и делаю что-нибудь.
– Это ты верно подметил, – сказал Митька задумчиво. – Иногда просто ужасно как хочется сделать чтонибудь небывалое, поразить жителей в самое сердце… Раньше я в такие минуты брал уголек и рисовал на стене летающего осьминога. А теперь придумал другое: забираюсь на столб и привязываю к верхушке еловые ветки. Столб становится совсем как пальма. За эту выдумку меня в Мурлындии прозвали Митька-папуас.
– У вас не запрещают лазить на столбы? – удивился Петька.
– Что значит «запрещают»? – спросил Митька с любопытством.
Петька объяснил:
– Подходят снизу граждане и кричат противными голосами: «Слезай сейчас же, хулиган этакий, а то милиционера позовем!»
– Очень даже глупо, – сказал Митька. – У нас каждый житель делает что хочет. Никто ему ничего не запрещает. На то и страна мудрецов.
Лидка недоверчиво покачала головой, а Петька сказал:
– Вот эт-то да-а-а-а-а…
Я спросил:
– А как же король? Ведь король – это деспот и самодержец.
– Никакой он не самодержец, – объяснил Митька. – Наш Мур Семнадцатый свой малый и любит охотиться на сорок. Между прочим, он очень древнего и благородного происхождения. Его прадедушка был в каком-то королевстве деспотом и самодержцем. Тамошние жители устали его терпеть, рассердились и выгнали вон в одной короне. Он к нам и приехал. Все его потомки называются королями. Пусть называются, нам не жалко. В Мурлындии все можно.
– А на гитаре играть посреди улицы можно? – высказал Петька свою затаенную мечту.
– И на гитаре посреди улицы можно.
– А если телега будет ехать, тогда что? – спросила Лидка.
– Задавит, больше ничего, – сказал Митька. – Каждый житель сам за себя в ответе.
… Мне эта страна сразу понравилась. Правда, я не очень еще верил Митьке с бубенчиком. Слишком уж потешный был у него вид. Но ведь чего не бывает на свете!.. Я спросил его:
– Ты точно говоришь? Может, ты здешний, а Мурлындию для потехи выдумал? Может, тебе страна мудрецов во сне приснилась?
– Клянусь бубенчиком! – провозгласил Митька без смеха. – В Мурлындии вообще никто не врет. Все можно и все позволено, так зачем отпираться? Бывает, что облапошат ради шутки. Но на хорошую шутку никто не обижается. Мы мудрые!