Еще одна скрипучая дверь отворилась. Еще из проема капитан увидел, что это было что-то типа допросной — камера находилась чуть глубже и оставляла немало простора для действий солдат в самой комнате, но не за решеткой. За решеткой находились какие-то люди в зеленом камуфляже, хотя капитан не смог его распознать. Офицеров приветствовал охранник с винтовкой. Это была тип 38 Арисака. Йошизава подробнее рассмотрел заключенных.
Это действительно были люди в военной форме с камуфляжным рисунком странной зелено-коричневой расцветки. И они действительно имели шевроны с японским флагом, хотя и не таким, каким он изначально представил — это был не «кёкудзицу-ки», военный флаг с восемью или шестнадцатью лучами, а вполне себе гражданский «хиномару», белое полотно с красным кругом в центре. Выглядели они тоже вполне себе по японски и вряд ли были представителями другой нации. Лейтенант в телефонном разговоре упоминал, что они без какого-либо иностранного акцента разговаривают на японском как на родном языке. Даже если это так, если они экстремисты или какие-то гражданские диверсанты, на военные команды они вряд ли бы среагировали незамедлительно — все таки это было скорее наживное дело, рефлекс, вырабатываемый за время службы. По скорости и правильности таких реакций можно было вполне отличить регуляра от одного из многочисленных ополченцев, которых вот уже несколько месяцев генералы обещали объединить в единое парамилитарное формирование, но все никак этого не делали, даже при условии, что численность действующих ополченцев разрослась почти до половины численности Императорской Армии и Флота вместе взятых.
— Встать! - капитан скомандовал достаточно громко и четко, так, что даже уже стоявший часовой и некоторые его подчиненные встрепенулись на месте.
Одновременно с этим отреагировали и пленные. Они не просто одновременно встали, но и вытянулись по стойке «смирно», как и полагается обычно делать после этой команды. Эти люди точно имели какое-то отношение к армии и служили в ней, так что капитан все больше склонялся к версии, что это совсем уж секретное подразделение, о котором ему и местным гарнизонам знать было не положено, да и сами спецназовцы не могли вскрыть свою к нему принадлежность. Йошизава уже представлял телеграмму из Токио, где штабные офицеры назовут его не самыми приличными словами и потребуют отпустить арестованных сегодня военнослужащих без разбирательства. Ему захотелось сделать это прямо сейчас, но следующая мысль прервала такое желание — даже если это случится, это лишь дополнительный повод узнать как можно больше сейчас. Все равно это его прямая обязанность, а снова узнать что-то про такие секретные подразделения вряд-ли выпадет шанс. Впрочем, любой ход его мыслей прервали слова одного из этих странных солдат.
— Ну так все таки это какой-то розыгрыш или что? - спросил довольно высокий (относительно японцев того поколения) арестант в камуфляже, смотря на капитана
— …Что? - офицер явно не ожидал такого довольно наглого и внезапного обращения от этого обезоруженного вояки за решеткой
— Да погоди, может, мы реально в прошлое попали? - второй солдат, в очках, сидевший у стены, обратился к своему соратнику
— Ну ты сам-то веришь в это? Нас разводят как лохов какие-то реконструкторы или фанатики-националисты. За такую херню над действующими военнослужащими можно и реально в тюрьму попасть, а не вот сюда в какой-то подвал.
Капитана ничуть не удивило бы, если бы препираться и повышать голос стал какой-нибудь старый пьянчуга, арестованный за драку с патрульным, или какой-нибудь военнопленный с вражеской стороны, не способный ни слова произнести по-японски, но такое открытое неуважение со стороны на первый взгляд вполне себе трезвых сограждан, тем более в форме, в очередной раз выбило его из колеи. В конце концов, сейчас, в таком тяжелом для страны положении, Кэмпэйтай был довольно страшной структурой для мирного населения — их полномочия на островах были почти безграничны, и лишний раз наговаривать себе на статью никто в своем уме бы не стал.
— Ты как разговариваешь при офицерах? Фамилия, звание, подразделение! - Сумита прервал тишину. Высокий заключенный почти на автомате приложил руку к голове, а второй как раз покрыл голову, поскольку устав всегда запрещал «прикладывать руку к пустой голове».