Са стоял молча, не зная, что и сказать, как быть, чтобы Нуп поверил: он, Са, осознал свою ошибку…
Через месяц ополченцы Баланга под началом Са дали бой французу, враг потерял четырех человек убитыми. Итак, Баланг, самая близкая от французского форта деревня, восстала. А полмесяца спустя и деревня Дета отказалась работать на француза, перебралась на новое место, к самой горе, поставила вокруг ловушки и камнеметы. Кхип больше не заводил речь о возвращении в Конгхоа. Он остался в Дета и возглавил там отряд ополчения.
Тхе ушел в Конгма — поговорить с народом. Тамошний староста, наслушавшись посулов и угроз проклятого Тю Ру, устроил засаду из восьми человек у деревенского ручья, решив схватить Тхе, обрезать ему уши и выдать французам. Но Тхе сумел вырваться от них, убежал и вернулся в Конгхоа.
— Ладно, — сказал ему Пун, — теперь пойду я.
— Погоди, — сказал Тхе, — надо сперва что-то придумать. Они убьют тебя. Не ходи нока.
Нуп выколотил трубку о бамбуковый пастил.
— Нет, ты пойми, Тхе, я должен идти. Люди сбиты с толку ложью француза, озлоблены. Но это пока еще поправимо. Опоздаем, не откроем им сразу глаза, они и вовсе закоренеют во зле. Попробуй потом им что-нибудь втолковать.
Тхе не нашелся с ответом.
Нуп, прижав сына к груди, говорил:
— Да, трудное это дело. Но я чувствую, Партия призывает меня. Поверь, смерти я но боюсь. Знаю, знаю, что такое деревня Конгма. Есть там богатеи, люди отпетые. Ну а простой народ, тот, что гнет на француза спину, ему ох как несладко. Думаешь, от хорошей жизни хватают они нас, отрезают уши, выдают французу в обмен на соль? Француз задаром не даст им соли, вот они и идут на это. Растолкую им, что к чему, наверно, они меня послушают. У всех, кому худо живется, слух чуткий.
Тхе взял за руку Хэ Ру и сказал:
— Я пойду с тобой…
— Нет, — покачал головой Нуп, — не надо. Сперва схожу я один, подберу падежных людей. Потом пойдешь ты. Схватят меня, ты останешься…
Назавтра он ушел. Матери Нуп ничего не сказал; только Лиеу, как и прежде, знала, куда он идет.
…А через два месяца сорок бедняков в деревне Конгма потребовали на сходе схватить старосту и теперь уж ему самому отрезать уши за все его злодеяния, совершенные по указке француза. Староста, перепуганный насмерть, бросил дом, жену, детей и сбежал к французу в крепость Хатам.
Деревня Конгма — сто двадцать человек — ушла к подножию горы Тьылэй.
III
Полночь, а деревня Конгхоа все еще объята пламенем. Это уже в пятый раз люди Харо приводят француза в Конгхоа. Сегодняшний налет самый тяжелый. Деревня лишилась четырехсот корзин риса. Здешний отряд ополчения ушел на совместное собрание с ополченцами Баланга, Дета, Талунга и Конгма. Пока отряд возвратился, француз успел отойти и укрыться в своем форте. Уходя на собрание, ополченцы оставили деревню на мальчишек-караульных. Но француз подобрался внезапно. Тун — он командовал караульщиками — едва успел соскользнуть с дерева и бросить гранату, которую за день до того ему дал Тхе. Но Тун не умел управляться с гранатой, и потому она не разорвалась, угодив прямо в лицо французу. Стоявшие рядом солдаты в страхе побежали назад, и двое из них напоролись на колья. Но остальные, крича «авансе», кинулись вдогонку за мальчишками. Один успел ухватить Нгыта за набедренную повязку. Нгыт — у него был тесак — обернулся и с маху рубанул врага по руке. Тот отстал. А Нгыт с окровавленным тесаком добежал до деревни и вместе с Туном увел в тайные убежища стариков и женщин с малыми детьми. Когда стрельба утихла, они возвратились. Все — дома, закрома с зерном — было в огне. Небо застилали черные клубы дыма…
Пришлось разгрести, разобрать пепелища и на их месте заново строить деревню.
Нуп сегодня ушел в деревню Дета. Все остальные сидят и строгают шипы и колья для ловушек. Солнце яростно сверкает на лезвиях тесаков. И в людских сердцах полыхает жаркий огонь. Старый На сидит на небольшом валуне прямо на солнцепеке. В который уж раз он кладет нож на камень и порывается заговорить, но, пересилив себя, умолкает. Глаза его налиты кровью. Он заточил уже десять колышков; но, сказать но правде, вышли они кривые и косые. Наконец старик швыряет тесак на землю и встает. Нет, сдерживаться и впредь он не намерен. Он будет говорить! Выскажет все, что гнетет и сжигает душу еще с того, самого первого бегства их из родной деревни. Слова распирают ему грудь.