Усевшись на солому, пленник попытался расстегнуть хитроумный замок на ошейнике, но — безуспешно. Затем решил снять ошейник через голову, но и здесь потерпел фиаско — тот был затянут слишком туго, не подцепить.
Осознав тщетность бытия, Грубанов досадливо разметал солому по полу и встал. Подойдя к ржавому кольцу и упершись ногой в стену, взялся за цепь и, до темноты в глазах напрягшись животом, потянул цепь на себя. В мыслях мужчины кольцо после таких невероятных приложенных усилий должно было с «мясом» вырваться из стены… Но, увы, кольцо оказалось иного мнения и не сдвинулось ни на миллиметр.
— Да что ж такое! Едрить-колотить, сегодня хоть что-то сыграет мне на руку?
Внезапно в стену, которая располагалась слева от двери, постучали. Тихонечко. Два раза. Тук-тук.
— Это что там за граф Монте-Кристо недоделанный? — вздрогнул Николай. Вытерев вспотевший от усилий лоб, постучал в ответ и прислушался — тишина.
Так и не дождавшись реакции на стук, он вернулся к решетке. Длины цепи едва-едва хватило, чтобы наполовину просунуть голову между прутьев и боковым зрением оглядеть часть коридора — ничего интересного. Тогда откуда был звук?
— Эй, там, — вдруг услышал он приглушенный женский голос, — в камере!
Грубанов, который уже не ожидал от этого странного дня ничего хорошего, отпрянул назад. Словно Кентервильское привидение гремя цепями, прижался к стенке.
— К-кто, — прозаикался он, — я-я?
— Нет, блин, пиписька пингвиня! — огрызнулась таинственная собеседница. — Ты хорошо меня слышишь?
Николай вернулся к решетке и просунул голову между прутьев:
— Да, хорошо… А ты вообще кто?
— Жопа тролля в пальто! — ответила девушка, и Николай услышал явный смешок в ее голосе. — Узница я. Такая же, как ваше мужчинское превосходительство.
— Узница? Не вижу тебя… А ты где?
Послышался вздох разочарования:
— Два моих первых ответа ничему тебя не научили, верно? Где, где, в эльфийской пиз… кхм, в соседней камере я, бестолочь.
Прозвучало логично, и Николай немного расстроился из-за своего тугодумия. Впрочем, утешал он себя, это и неудивительно — ситуация-то была неординарной. Любой мог затупить!
— Тебе, кстати, повезло, — продолжила говорить соседка по несчастью, — в твоей камере хотя бы можно встать в полный рост. А у меня здесь задница… Причем не только моя.
— Такой низкий потолок?
— По пояс. Приходится раком передвигаться! — возмутилась девушка и, сделав паузу, представилась: — Я, кстати, Маринэ.
— А я Коля… А за что тебя посадили? Убила кого-то? Ограбила? Изнасиловала?
— Почему сразу… убила, ограбила и изнасиловала? — как показалось, удивилась Маринэ.
Николай, хоть девушка и не могла этого видеть, пожал плечами.
— Я пыталась доказать, что мужчины — не вселенское зло, — не дождавшись ответа, понизила голос Маринэ. — Что наши, темные боги — тоже мужчины, а не женщины.
— Ваши темные боги? — вдруг осознав, что попал в религиозную секту, охнул Грубанов. — И что было потом?
— Меня объявили еретичкой и бросили сюда.
— Абсурд… Просто абсурд! — Мужчина, путаясь в цепи, нервно заходил по камере.
— Мои утверждения? — уточнила Маринэ.
Грубанов вернулся к решетке.
— Нет, все происходящее. И… и давно ты сидишь?
— Восемьдесят лет.
— Сколько? — растерялся Николай. — Наверное, мне показалось…
— Восемьдесят, — повторила девушка. — Я нетленная.
— Какая-какая? Нетленная? — переспросил мужчина, а сам подумал: «Похоже, у девчонки кукушка поехала!»
— Долгоживущая, — между тем пояснила та.
— А-а-а, так ты типа из этих, — Николай усмехнулся, — из эльфов.
— Все верно, из эльфиек. А ты, значит, мужчина… Нечасто здесь бывают такие гости.
— Я вообще не понимаю, за что меня сюда бросили и кто дал им такое право!
Маринэ хмыкнула:
— Бросили за то, что ты мужчина, неужели не понятно? А право им дали темные боги.
— И долго мне тут сидеть? Восемьдесят лет я точно не выдержу.
Невидимая собеседница негромко рассмеялась:
— Нет, глупый, не долго. Скоро ты выйдешь отсюда…
— Слава яйцам!
— … но я не уверена, что ты будешь этому рад.
Николай насторожился, по спине пробежал неприятный холодок:
— В смысле?
Эльфийка засмеялась чуть громче:
— Госпожа Гелигвин собирается сделать тебе предложение… от которого ты не сможешь отказаться.