Челленджер свирепо фыркнул, как разъяренный бык.
- На следующей неделе вас, пожалуй, потянет в сумасшедший дом, сказал он. - Не хотите ли вы сказать, Мелоун, что у этих безумцев есть своя церковь?
- Я специально занимался этим вопросом, - ответствовал Мелоун. - Моя обычная тактика - сначала изучить голые факты и цифры. В Великобритании у нас свыше четырехсот зарегистрированных церквей.
Челленджер расфыркался так, что, казалось, поблизости пасется целое стадо свирепых быков.
- Глупость людская поистине беспредельна! Homo sapiens! Ноmо idioticus! Кому они там молятся? Духам?
- Вот это нам и предстоит выяснить. Собственно, об этом и будет сама статья. Я разделяю ваше к ним отношение, а вот Аткинсон из больницы Святой Марии, с которым я недавно беседовал, думает иначе. А ведь он восходящая звезда хирургии.
- Слышал о нем. Кажется, специалист по цереброспинальной хирургии?
- Совершенно точно. Очень уравновешенный и компетентный. Считается большим специалистом в психических исследованиях - к этой области знания относится и спиритуализм.
- Тоже мне область знания!
- Во всяком случае, так принято считать. Сам он относится к подобным вещам весьма серьезно. Я консультировался с ним, когда мне потребовалась нужная информация. Он знаком с их литературой. И знаете, что он мне сказал? Эти люди - пионеры человечества!
- В Бедламе им место, - прорычал Челленджер. - И при чем здесь литература? Какая еще там у них литература?
- Это особая статья. У Аткинсона по этому вопросу пятьсот томов, и он все же жаловался, что в его библиотеке многое отсутствует. Существует обширная спиритуалистическая литература на французском, немецком, итальянском языках, не считая нашего.
- Слава Богу, что психи водятся не только у нас. Ну и галиматья!
- А ты читал что-нибудь, отец? - спросила Энид.
- Вот еще! У меня нет времени, чтобы удовлетворить хотя бы половину моих истинно научных интересов. Какой вздор ты несешь, Энид!
- Прости, отец. Но ты был так убедителен... Я подумала, ты что-то знаешь.
Челленджер крутанул своей массивной головой и бросил на дочь испепеляющий взгляд.
- Человек, наделенный логическим умом и первоклассным интеллектом, сразу понимает, где истина, а где - вздор; ему не обязательно углубляться в существо вопроса. По-твоему, я должен досконально изучить математику, чтобы заявить об ошибке человека, доказывающего, что два и два - пять? Может, мне снова засесть за физику и уничтожить набор своих .Principia. из-за того, что какой-то мошенник или дурак утверждает, будто стол может подниматься в воздух, несмотря на существование закона тяготения? Неужели нужно изучить пятьсот томов, чтобы дорасти до уровня полицейского, который всегда разберется, кто перед ним - мошенник или честный человек? Энид, мне стыдно за тебя!
Дочь весело засмеялась.
- Папа, прекрати рычать на меня. Сдаюсь. По правде говоря, я тоже так думаю.
- И все же их поддерживают весьма достойные люди, - произнес Мелоун. - Что вы скажете о Лодже, Круксе и прочих уважаемых гражданах?
- Не стройте из себя дурака, Мелоун. И у великих есть слабые стороны. Своего рода оскомина на здравый смысл. Неожиданно впадаешь в идиотизм. Что и произошло с этими людьми. Нет, Энид, я не знаком с их доказательствами, да и не собираюсь знакомиться: существуют очевидные вещи. Если постоянно пересматривать всякое старье, когда же заниматься новыми проблемами? Все давно ясно, доказательствами здесь служат здравый смысл, английский закон и поддержка всех здравомыслящих европейцев.
- Понятно, - отозвалась Энид.
- Однако, - продолжал профессор, - готов признать, что иногда мы имеем дело с простительными заблуждениями.
Голос его зазвучал тише, а выразительные серые глаза печально уставились в пространство.
- Я знаю случаи, когда мощнейший интеллект - мой собственный, например, - на какое-то мгновение сдавал.
Мелоун почувствовал, что в словах профессора кроется нечто интересное.
- И что же, сэр?
Челленджер колебался. Он, казалось, боролся с собой. Ему было трудно говорить. Но, набравшись мужества, он, как бы откинув от себя сомнения, приступил к рассказу.
- Ты ничего не знаешь об этом, Энид. Это очень личное переживание. Впрочем, наверняка, чепуха. Потом я всякий раз заливался краской стыда, стоило мне только вспомнить, как я чуть было не поверил в этот бред. Даже самых закаленных людей можно застать врасплох.
- Да, и что же, сэр?
- Все произошло после смерти моей жены. Вы ведь знали ее, Мелоун? И можете понять, каково мне пришлось тогда. Это случилось в ночь после кремации... Не могу вспоминать об этом без ужаса. Бесконечно дорогое крошечное тельце опускалось все ниже, потом его лизнули языки пламени, и дверца захлопнулась.
Беззвучные рыдания сотрясали крупное тело профессора, он прикрыл глаза большими волосатыми руками.
- Зачем я только рассказываю об этом? Ладно, так уж вышло. Пусть это послужит вам уроком Так вот... Той ночью - после кремации - я сидел в холле. А она, - он указал на Энид, - спала рядышком. Прямо в кресле, бедная малышка. Вы ведь бывали в нашем доме на Ротерфилд, Мелоун. Там был огромнейший холл. Я сидел у камина, комната утопала в полутьме, и мой разум тоже погрузился во тьму. Нужно было разбудить дочь и отправить ее в постель, но она так сладко спала, откинувшись в кресле, что я не решился ее беспокоить. Было, наверное, около часу ночи; помнится, луна светила сквозь мутное стекло. Я сидел и думал. А потом услышал...
- Что, сэр?
- Звуки. Сначала тихие, вроде тиканья часов. Потом громче и отчетливее: тук-тук-тук. И тут случилась странная вещь - то, из чего доверчивые люди впоследствии создают легенды. Надо сказать, что у моей жены была особенная манера стучать в дверь. Своими маленькими пальчиками она как бы отбивала незатейливую мелодию. Она и меня приучила, и потому мы всегда знали о приходе друг друга. Так вот, мне почудилось - ведь я был тогда как помешанный, - что стуки обрели знакомый ритм. Я пытался выяснить, откуда они доносятся, но так и не сумел. Вы, конечно, можете себе представить, как я старался установить их источник. По моим догадкам, он находился где-то наверху. Я потерял представление о времени. Стук повторился не менее десятка раз.