А много ли в Титане-Орбитальном инспекторов полиции с рукой на перевязи и волосами цвета сирени?
Моторы троллейбуса тихо гудели где-то над головой. За окном белые со стеклянными фасадами дома Гюйгенса сменились барочными фасадами Меако — лепниной и статуями, изображавшими людей и богов. На площади Гегемонии троллейбус остановился, пропуская разворачивавшихся собратьев, и я, обернувшись, увидел статую Клериссо-Регулировщицы, которую кто-то обильно изгвоздал пятнами краски. Вокруг скульптуры толпились поливомоечные роботы.
Я встретился взглядом со статуей. Каменное лицо Клериссо пристально смотрело вдаль, надменное и безразличное ко всему.
По улицам ходили патрули кидотаев — по двое и по трое, одетые в настоящие доспехи, с настоящими винтовками, пусть и закинутыми на плечо. У Дворца собраний, за статуей Клериссо, стояли два БТРа. Прохожие подходили к ним, о чём-то спрашивали патрульных кидотаев, даже фотографировались с ними. Кто-то забрался на крышу БТР. Похоже, экипаж не возражал. Или просто не подавал виду.
Троллейбус нырнул под эстакаду Адмиральского бульвара, щёлкнул контактами и свернул дальше по Гершельштрассе. Пересёк Большой Меакский мост. Сэкигава шла рябью. За окном блестели небоскрёбы Инненштадта.
Жюстина держала меня за руку. Её пальцы крепко сжимали мою ладонь, словно боясь отпустить.
Я не хотел её отпускать.
Мы сошли на остановке и пошли пешком, свернув на набережную Сэкигавы. Башня N34 так и возвышалась над домами-кораблями вдалеке. Её вершина поблёскивала в редком свете люминёра.
— То есть, — нарушила молчание Жюстина, — мы приехали сюда всего-то нанести визит Валленкуру?
— Ну да. — ответил я. — Он имеет право знать. Разве нет?
— Ему бы сообщили. Или это ты так, из мужской солидарности?
— Иди ты. — отмахнулся я. В моём понимании мужская солидарность была свойственна исключительно женатым мужчинам за пятьдесят, и сводилась в основном к совместным посиделкам и жалобам на детей, начальниц и супружескую жизнь. Такой мужской солидарности я повидал достаточно.
Входная дверь открылась, стоило мне отдать команду: Линза, как всегда, была лучше любого пропуска. Именно поэтому каждое её применение тщательно отслеживалось… но внимание Собственной Безопасности мне сегодня не грозило.
Не иметь забот, пусть и ненадолго, было очень необычно.
Парадное тридцать четвёртого этажа ничуть не изменилось с тех пор, как мы были здесь в последний раз. За высоким окном напротив лифтов всё так же раскинулся пейзаж ракунанских крыш. В небе сверкнул пролетавший люфтмобиль. Квартира с табличкой «ВАЛЛЕНКУР Сэйдзи» тоже никуда не девалась, и я притронулся к сенсору домофона.
К моему удивлению, дверь нам открыла Анжелика Грушина. Слегка влажные чёрные волосы спадали на плечи торопливо запахнутого халата; один локон приклеился к щеке.
— Господин инспектор. — удивленно проговорила она. — Госпожа инспектор.
— Добрый день, госпожа Грушина. — ответил я. — Не ожидал встретить вас.
— Я тоже, — пробормотала Грушина и, осёкшись, отступила от двери, — Прошу вас, господин инспектор.
Она ушла вглубь квартиры, оставив нас в прихожей, и появился Валленкур. По сравнению с последней нашей встречей, сегодня парень выглядел не в пример ухоженнее — старательно расчёсанные небесно-голубые волосы, темно-синяя с бордовым блуза, чёрные брюки: кажется, хозяин квартиры куда-то собирался. Кроме того, от Валленкура пахло духами.
— Господин инспектор. — сказал он и поклонился. — Госпожа инспектор. Здравствуйте.
— Добрый день, господин Валленкур. — сказал я. — Мы вас не отвлекаем?
— Нет… — протянул Валленкур. — Но мы собирались уходить…
— Не беспокойтесь, — ответил я. — Мы ненадолго. Можно пройти?
Валленкур кивнул и снова провёл нас на кухню — в гораздо меньшем, чем в прошлый раз, запустении. Он, суетясь, принялся убирать со стола закрытые блюда. Мы с Жюстиной сели и терпеливо ждали, пока Валленкур, захлопнув холодильник, не опустился на табурет напротив. Из глубины квартиры послышался гул работающего фена, который отсекла захлопнувшаяся дверь.
— Анжи мне очень помогла. — пояснил, словно извинясь, Валленкур. — Она пришла ко мне вечером после вашего визита, господин инспектор. Спасла меня. — его голос стал тихим. — Вы чего-то хотели?
— Да. — ответил я и подался вперед. — Убийца госпожи Вишневецкой мёртв.