Валленкур застыл.
— Мёртв? — повторил он, глядя в сторону. Я кивнул. — Значит… значит…
Его плечи дрожали под блузой.
— Значит, Хироко отмщена, да? — спросил он, всё ещё не глядя на меня.
— Да. — сказал я.
Валленкур не ответил. Он сидел, понурив голову, не издавая ни звука; лишь иногда вздрагивали под блузой его худые плечи.
Дверь кухни приоткрылась, и мы обернулись: вошла Грушина. Увидев Валленкура, она, не говоря ни слова, ушла — и вернулась, держа в руках платок.
— Спасибо… — прошептал Валленкур, вытирая лицо. Грушина присела рядом с ним, положив руку ему на плечо. Она недовольно глянула на нас.
— Господин инспектор, — начал Валленкур, подняв голову, и осекся. Его заплаканные глаза опухли, белое лицо покраснело. Слёзы всё ещё застыли на его щеках. В руках он комкал платок.
— Я не знаю. — тихо проговорил он наконец. — Я должен чувствовать радость, да? За то, что Хироко отмщена, верно? Но я не могу.
— Вы имели право знать. — мягко, но уверенно ответил я.
— Но это не вернет её. — тихо сказал Валленкур. — Я не хотел мести, господин инспектор. Я ничего не хотел, понимаете?
Он прижал к лицу платок. Грушина обняла его за плечи.
— Вам лучше уйти. — тихо сказала она.
Мы с Жюстиной переглянулись. Я поднялся с табурета.
— Прошу прощения. — сказал я и поклонился. Жюстина ограничилась кивком.
Валленкур ничего не ответил.
Грушина пришла проводить нас, пока мы обувались в прихожей. Она стояла, скрестив руки и облокотившись на стену.
— Зачем? — негромко спросила она. Я выпрямился.
— Потому, что он имел право знать. — повторил я. — Как и вы.
— Лучше бы вы этого не делали. — проговорила Грушина. — Сэйдзи… — она дёрнула плечами. Я кивнул.
— Возможно, вам придётся давать показания в суде. — сказал я.
— Возможно. — ответила она. — Господин инспектор…
— Да?
Грушина обхватила себя руками за плечи.
Она не заменила Вишневецкую, вдруг подумал я. Сатурнианка никогда не станет заменой кому-либо. Она просто пришла Валленкуру на помощь.
— Мы сможем забрать тело? — спросила она, отведя глаза.
— Конечно. — ответил я. — Вы известите родных госпожи Вишневецкой?
Губы Грушиной дёрнулись вверх в слабой улыбке.
— А у нас есть выбор? — спросила она.
Я склонил голову.
— Ещё раз прошу прощения. — сказал я и потянулся рукой в карман кителя. Оттуда я вытащил продолговатый серебристый кристалл флешки и протянул его Грушиной. — Передайте это господину Валленкуру, пожалуйста. Это принадлежит ему.
— Это принадлежит Хироко. — поправила меня Грушина. Я кивнул в знак согласия.
— Всего хорошего, госпожа Грушина. — сказал я и вышел из квартиры.
— Ну что, — по дороге вниз спросила Жюстина. — Сделал всё, что хотел?
Я покачал головой. Стенки кабины лифта вокруг нас менялись, демонстрируя то залитые светом люминёра зеленые луга, то колоссальные каменные столпы в степях Абасси, то чёрную гладь в окружении высоких, отвесных ледяных стен — озеро Гитигами.
— Не всё. — сказал я. — Есть ещё кое-что.
— А что там было-то? — спросила она. — На той флешке?
Лифт остановился, и пейзажи на его стенках погасли, обнажая блестящий полированный металл кабины.
— Ничего особенного. — ответил я и кивнул на выход. — Пойдём?
Мы вышли наружу, на набережную Сэкигавы. В лицо ударил прохладный ветер с реки, шевеля волосами. Фудзисаки оглушительно чихнула.
— Чёрт. — хмуро пробормотала она.
Я усмехнулся и запрокинул голову. Башня нависала над нами, упираясь блестящими стёклами фасада в облачное небо. Тридцать четвертый этаж дома номер тридцать четыре…
Я усмехнулся и шагнул вперед, навсегда оставив Сэйдзи Валленкура позади.
Зебра пешеходного перехода зажглась, и мы перешли на другую сторону, к каменному бордюру набережной. Река тихо гнала свои воды вниз, повинуясь силе тяжести исправно вращавшегося орбиталища. Мы живём здесь свою жизнь и даже не задумываемся о том, что для землян брошенный мячик летел не прямо, а вбок.
Мы всегда думали, что земляне вернутся, подумал я. А теперь, когда они вернулись — даже не готовы в это поверить.