Мы были в подвале.
Сказать, что подвал Цитадели большой — не сказать ничего. В части его действительно располагались ангары для люфтмобилей и спецтехники, но далеко не в тех масштабах, как предполагали архитекторы Цитадели. Подвалы уходили вниз на несколько уровней, но, насколько я знал, ничего кроме зеленоватых аварийных ламп и запечатанных входов в служебные коммуникации орбиталища (включая как минимум один, ведущий в метро) там не было.
Остальную часть подвала же занимали криминологические лаборатории, морг, КПЗ и оружейная — необязательно в таком порядке. Очки гайдзина всё ещё лежали у меня в кармане; их надо будет сдать, но это можно сделать в самую последнюю очередь.
Вместо этого мы подошли к дверям морга, и я постучался.
— Открыто! — раздался голос из-за двери, и я толкнул её, входя внутрь — в стерильное помещение с белым полом и зелёными стенками. За стеклом слева скрывались ряды холодильных камер, и свет там был потушен; справа же, в секционной, в свете операционного светильника кружила старший судмедэксперт Нагиса Маршан. «Кружила» было подходящим словом — Маршан танцевала, раскинув руки; подол белого халата кружился, открывая тонкие ноги в чёрных чулках. Из-под халата выглядывал зеленый свитер.
Фудзисаки кашлянула. От неожиданности Маршан оступилась, нелепо взмахнув руками, и обернулась к нам.
— О, Жюст, это ты? — спросила она. — О, привет, Штайнер. Вы по поводу своего трупа, да?
— Нет, мы решили тебя навестить. — ответила Фудзисаки. — Вдруг тебе тут скучно одной… в такой компании… — она поёжилась; из-за работающих за стеной холодильников в морге было зябко.
— Скучно? — переспросила Маршан и махнула рукой: — Благая Бэнтэн, я тебя умоляю! Меня тут, по крайней мере, не дергает каждая встречная-поперечная… — она осеклась. — Так вам нужен труп или нет?
— Нужен, конечно. — ответил я. — Ты её смотрела?
— Нет, так оставила… — фыркнула Маршан. — Вишневецкая, Хироко, шестнадцатого третьего, так?
— Так. — кивнул я. Маршан улыбнулась и картинно взмахнула руками; зашуршали колёсики, и из-за угла выехала каталка, на которой, скрытое покрывалом, лежало тело.
— Прошу. — сказала Маршан, подходя к замершей у одного из столов каталке. Мы подошли следом, и судмедэксперт отдёрнула покрывало.
Мёртвая Хироко Вишневецкая смотрела в потолок невидящими глазами. Её голову удерживал пластиковый воротник, обёрнутый вокруг того, что осталось от шеи. Я глянул на рваную рану, уже застывшую, и непроизвольно содрогнулся.
— Будете смотреть — одевайте перчатки, — добавила Маршан. — Сами знаете.
— И что ты можешь нам сказать? — поинтересовался я, подходя ещё ближе. Кожа Вишневецкой была неестественно бледной; можно было различить каждую жилку, каждый сосуд.
— Я-то? — переспросила Маршан и вздохнула, сложив руки за спиной — ни дать ни взять прилежная ученица мединститута. — Что я не знаю, кому это пришло в голову перерезать Вишневецкой горло вибромечом, но смотрится это очень подозрительно. А при близком рассмотрении — тем более…
— Чем именно подозрительно? — спросила Фудзисаки, натянув перчатки.
— Кроме того, что у неё всё ещё голова на плечах? — уточнила Маршан. — А это, кстати, самое главное: вот честно, я на вспоротые глотки насмотрелась по самое некуда, — ребром одетой в гигиеническую перчатку ладони она чиркнула себе по тонкой шее, — но обычно после вибромеча такого размера голова должна лежать отдельно от тела. А тут она держится. На вот такой ниточке. — она показала. Ниточка действительно вышла тоненькой.
— Ты сказала «вибромеч», — уточнил я. — Именно меч? Не нож?
— Ну да. — сказала Маршан так, будто это было бы нечто само собой разумеющееся. — На ширину раны посмотри, у виброножа — даже у штык-ножа M2341, это тот, который не нож, а короткий меч — рана вышла бы гораздо меньше. Тоже рваная, но тут горло вспороли, как мертвую рыбину. — я поморщился. — Чуть до позвоночника не дошло, но там уже без разницы…
— То есть что, — проговорила Фудзисаки, — убийца просто так стояла и резала Вишневецкой горло, — она прищурилась, — здоровенным вибромечом? А Вишневецкая что?
— А вот это-то и самое подозрительное! — провозгласила Маршан и схватила запястье Вишневецкой, подняла его и продемонстрировала нам: — Ни-ка-ких следов борьбы!
Пальцами, одетыми в перчатку, я взял ладонь Вишневецкой и рассмотрел её: да, это должно было сразу броситься мне в глаза. Ни сломанных ногтей, ни крови, ничего… и за запястья никто её не держал: синяков и отметин не было. Я отпустил руку, окинув взглядом тело: ничего, намекавшего на то, что убийца удерживала Вишневецкую против её воли. Но когда тебе пытаются перерезать горло, ты всё равно будешь сопротивляться… разве нет?