А значит, инициативу надо было брать в свои руки.
— Ладно. — сказала Жюстина, когда мы вышли из Цитадели к посадочным площадкам. — Допустим. Так как ты собираешься, хм, задавать свои вопросы без ордера?
— Очень просто. — ответил я и вызвал адресную книгу. Отыскать нужный номер не стоило больших усилий: я не так часто пользовался им, как, скажем, полгода назад, но иногда приходилось.
Например, сейчас.
— Алло, — сказал я, как только на том конце линии приняли вызов. — Это инспектор Штайнер, уголовный розыск. Будьте так добры, соедините меня с капитаном Селезнёвой… Алло, привет, да, это я. Слушай, есть такое дело…
В Дэдзиме было светло.
Ясное голубое небо непривычно задиралось вверх вдалеке; посредине небосвода ярко светила полоса люминёра. Самый депрессивный район всего Титана-Орбитального отличается на редкость хорошей погодой круглый год — не в пример самому Титану-Орбитальному.
Я посадил люфтмобиль на стоянке у проходной штаба СПОР. Трёхэтажное здание с окружающими его казармами и ангарами занимало довольно обширную территорию на углу двух улиц — Кемпфера и Маруямайской. По периметру шёл высокий забор с колючей проволокой, по углам которого торчали вышки сторожевых сенсоров. Стеклянный фасад проходной, насколько мне было известно, был пуленепробиваемым; под козырьком плоской крыши он ощетинился камерами наблюдения. Створки массивных ворот украшали изображения герба Национальной полиции.
Стеклянная мыльница участка на углу Зибольда и Кусумото была точно такой же пуленепробиваемой, но хотя бы пыталась выглядеть дружественно — или, во всяком случае, не враждебно. Штаб СПОР же выглядел, как воплощённая монополия государства на насилие.
Двери проходной раздвинулись перед нами, помедлив несколько секунд. За ними открывался узкий коридор, перегороженный турникетом, и стеклянная будка дежурной справа. Отсюда ярким оранжевым мазком был виден форменный берет дежурной.
— Инспектор Штайнер, уголовный розыск. — представился я; дежурная, до того развалившаяся в кресле, поспешно выпрямилась и развернулась, глядя на меня. На погонах чёрного мундира поблёскивали одинокие лычки специалиста — звание, совершенно отсутствующее у нас, обычных полицейских. — К капитану Селезнёвой.
— Одну минуту, господин инспектор. — проговорила дежурная, отведя взгляд. Затем она снова посмотрела на меня. — Удостоверение, пожалуйста, господин инспектор.
Я извлёк из рукава Линзу и продемонстрировал её, высветив удостоверение. Линза несколько раз мигнула — система безопасности считывала информацию. Наконец, дежурная кивнула.
— Всё в порядке, господин инспектор. Вы можете пройти. — сказала она. — Вам нужен провожатый?
— Нет, спасибо, — произнёс я. — Мне не впервой.
— Как вам угодно. Хорошего дня, господин инспектор.
Турникет загорелся зелёным. Я обернулся к Фудзисаки.
— Жюст, подождёшь здесь?
— У машины. — поправила Фудзисаки. — Надолго не задерживайся.
— Постараюсь. — кивнул я и прошёл за турникет. Передо мной открылась другая дверь, и я оказался на территории штаба.
Вся эта проверка — совершенно рутинная — была, тем не менее, жирным следом для Собственной Безопасности. И теперь у меня были причины её опасаться: любой мой поступок, совершенный без ведома начальства, мог быть использован против меня.
Сатурнианское общество не любит нарушения правил — приличия, поведения, чинопочитания, корпоративной культуры, сотен таких же писаных и неписаных законов. Но иногда правила приходится нарушать.
Путь до кабинета Селезнёвой, командира третьей оперативной роты СПОР, был весьма извилист; я то и дело ловил на себе удивлённые взгляды людей в форме. Зачастую они были ещё и в оранжевых беретах: знак отличия СПОР, который ещё необходимо заслужить. Впрочем, я здесь был далеко не в первый раз.
— Штайнер, — улыбнулась Селезнёва, когда меня впустили в её кабинет. Дверь закрылась за моей спиной, и она поднялась из-за стола, чтобы наградить меня поцелуем в щёку. На этот раз, отметил я, он получился гораздо более дружеским.
— Здравствуй, Канако. — пробормотал я ей на ухо. — Рад тебя видеть.
— А я уж как рада! — усмехнулась, отстранившись, Селезнёва; не спрашивая разрешения, она положила руки мне на плечи. — Что-то ты здорово сдал. — сощурилась она. — Нормально себя чувствуешь?