Лена задумалась.
— Осознанно? Это как — осознанно получить удовольствие от близости с мужчиной? В тысячный раз подряд? Или это все же нечто стихийное и природное?
— Не знаю. Вряд ли кто-то может объяснить природу твоей силы. Даже ар-дракон. Но поверь: ты изменилась. Ты была просто Светлая, стихийный источник, а сейчас ты нечто большее.
— Это все равно не зависит от меня, Лиасс.
— Конечно. От тебя зависит только то, как ты используешь данное тебе природой. Это ко всем относится: и ко мне, и к Милиту, и к Гарвину… Нам дано — мы используем. И все по-разному. Милит никогда бы не прибег к некромантии, потому что это противно его натуре. Он умеет убивать, и готов убивать, и вовсе не только в бою и вовсе не только быстро, он вполне способен долго допрашивать пленного, и тот будет только мечтать о смерти. Но стать некромантом Милит бы не смог. А Гарвин — смог.
— Мне другое интересно — смог бы ты?
— Сейчас — нет. А давным-давно, когда был еще молод — вероятно. Не уверен, но допускаю. Но я рад, что мне и не пришлось узнать, способен ли я на это. Аиллена… Я благодарю тебя за Милита.
— Только не на колени! — взмолилась Лена, но он уже опустился на колено (эльфы и этого старательно не видели) и поцеловал ладонь Лены.
— Это ритуал, — улыбнулся он, глядя снизу вверх. Синие глаза посверкивали в лучах солнца. Удивительно, но эльфы умели даже не щуриться на солнце, а вот зрачки становились не то чтоб кошачьими, но форму меняли. Может, поэтому они и в темноте видят хорошо, и против солнца спокойно стоят. Люди — испорченный вариант эльфов или эльфы — улучшенная версия людей? — И да, я хочу, чтобы все это знали. Я, Лиасс, Владыка эльфов Сайбии, благодарен тебе, Аиллена Светлая. А если ты будешь строжиться, я устрою какой-нибудь безумство.
— Безумство? Ты? А ну-ка!
Лиасс взмахнул руками, и на Лену просыпался дождь из золотых осенних листьев. Где он их взял? Они уже все опали, засохли и шуршат под ногами в лесу. Он сгреб горсть листьев, пробормотал что-то — и в ладонях возник небольшой золотистый цветок, похожий то ли на лотос, то ли просто на водяную лилию. Лиасс протянул цветок ей:
— Он никогда не завянет. Вообще никогда. Мы с тобой исчезнем с лица земли, мир исчезнет, а этот цветок будет. Он настоящий. Я вложил в него часть души, Аиллена. Возьми, пожалуйста, кусочек моей души и приколи к платью. Или к волосам. Или просто выброси. Только он все равно вечен. Что ты хочешь еще? Дождь? Снег? Лето?
— Не надо глобальных климатических изменений! — засмеялась Лена. — Я, кажется, поверила, что ты рад. Может, навестишь внука и скажешь ему, что он прощен? Лиасс, для него это важнее всего. Важнее меня. Важнее самой жизни. Ну ты хоть оцени, что он ради тебя рисковал — ведь если б ты меня не удержал, я бы…
— Думаешь, он этого не понимал? На то и рассчитывал, что я не смогу не удержать тебя — ради тебя же.
— Черт возьми, Лиасс, — рассердилась Лена, — встань с колен, или я кусочек твоей души сейчас в выгребную яму брошу, и немедленно иди прощать Милита. Он использовал меня, это верно, ну так ему было с кого брать пример.
Лиасс встал, отряхнул колено и вдруг совершенно несолидно подхватил Лену подмышки и закружил.
— Ты необыкновенная, Аиллена! — заорал он дурниной. Никак не владычески. Очень даже по-человечески. Лена засмеялась. Давно забытое ощущение детства: когда она была девчонкой, они так друг друга кружили, было весело и страшно. В руках Лиасса страшно не было: уж он-то точно не уронит.
— Где шут? — спросила она, когда Владыка соизволит поставить ее на землю. Голова кружилась, как после карусели, и она уцепилась за его плечо.
— В больничной палатке. Только он все равно тебя не увидит. Он без сознания… Пугаться не надо. Это нормально. К утру придет в себя. Поболеет какое-то время. Крови-то он потерял много, и никакая магия не восстановит потерянное. Только травы. Ну-ка, какие травы надо давать при кровопотере?
— Две доли жизнянки, одна первоцвета, две огоньков. Заваривать полтора часа, процедить, добавить холодного красного вина и полторы ложки меда. Растереть большое красное яблоко, перемешать с составом и, связав больного, заставить его выпить эту гадость. И так десять дней.
Лиасс поцеловал ее в щеку.
— Насчет связать — лучше всего. Хотя я не понимаю зачем. Получается довольно вкусно.
— Потому что у эльфов извращенный вкус. Милит вон какую отраву пил и приговаривал, что это просто замечательно. Он даже парное молоко пьет.
— Парное молоко — это очень вкусно, — не понял Лиасс ее юмора. — А пойдем-ка вместе. Я хочу, чтобы ты убедилась, что я простил Милита.
Он схватил ее за руку и потащил в палатку. Милит блаженно улыбался на кровати. Рядом красноречиво валялись штаны и трусы, а разорванную рубашку он снять не удосужился. Увидев Лиасса, он напрягся, сияние из глаз исчезло, но появилось какое-то детское выражение страха и надежды. Лиасс подошел, пинком отбросил штаны (Лена все-таки покраснела).
— Ты прощен, внук. Прощен. Потому что за тебя просила она.
— И потому что он заплатил долг, — добавила Лена.
— Ты заплатил долг, — кивнул Лиасс.
— Владыка… — как-то тоненько сказал Милит. — Владыка, но я не умираю.
— Знаешь, как это меня радует? — улыбнулся Лиасс. — Но кто научил тебя этому заклинанию?
— Твои книги, — пряча глаза, признался Милит. — Не был уверен, что получится, но что он терял?
— Мои книги? Милит!
— Лиасс, — предупредительно протянула Лена.
— Аиллена, нельзя…
— Нельзя, Владыка, и я готов к любому наказанию.
— Лиасс, он его ради меня выучил. Ну выпори его, если хочешь!
Синева засеребрилась.
— Ради тебя. На всякий случай. Выпори. Владыка. Если хочешь.
— Очень хочу!
Лена ему подмигнула и ушла. Настроение было почти радужным. Шут не был без сознания. Он спал. Просто очень-очень крепко. Он видел сны. Лена даже знала, что он видит: река, трава — и он бежит к ней, радостно смеясь.
Он действительно спал. Ариана грустно сказала:
— С ним все будет хорошо. Попоим его травами, чтобы потерю крови восстановить, и все.
— Вообще-то с Милитом тоже все хорошо, — заметила Лена, — и уж ты-то могла об этом догадаться. Ладно, мужчины, но ты…
Так. Сейчас немножко придет в себя и на колени грохнется.
— Стоп! Ариана, я уже знаю, что твоя жизнь принадлежит мне, потому велю тебе не падать ниц. Лучше просто сбегай сына навести. И Кайлу заодно скажи. Уж не знаю, насколько он своего безалаберного папеньку любит, но все же скажи. А я с ним тут побуду.
Похватав ртом воздух, Ариана покачала головой.
— Нет, пока не могу. Пока он не пришел в себя, мне стоит побыть рядом. Когда сердце задето, все может быть. Аиллена, нет, он не умрет, но вот плохо ему стать может. А ты не маг, исцелить не сумеешь. Ты не знала, что задето сердце?
Лена вспомнила острую боль.
— Знала…
— Он бы умер за одну-две минуты, — вздохнула Ариана. — Как хорошо, что Милит успел.
— То есть как хорошо, что твой сын собрался умереть? Никогда мне не понять логики эльфов.
— Не понять, — согласилась Ариана. — Как не понять тебе, что ты значишь для эльфов, Дарующая жизнь.
— Уж и не знаю, что я такого значу, если кто-то из эльфов решил пристрелить шута…
Вошел Гарвин.
— Ариана, сходи к Милиту. Я побуду здесь. Ты же знаешь, что я не самый плохой целитель.
— Ты некромант, брат, — сухо ответила Ариана. Гарвин усмехнулся.
— Верно. И как только ты уйдешь, я сразу высосу из этого полукровки жизнь. А зачем? Зачем бы я стал ставить себя под удар, если я могу сделать это и после, исподтишка, и никто, даже Владыка, не поймет, что это сделал я? Не преувеличивай моего злодейства, сестра. Иди к Милиту. А за мной присмотрит Аиллена. Она наставит меня на путь света, я раскаюсь в грехах и начну творить исключительно добрые дела.
Ариана колебалась еще несколько минут, но материнский инстинкт пересилил, и она, набросив плащ, побежала к сыну. Гарвин поставил пару стульев возле маленького столика, на котором Ариана смешивала свои лекарства, вытащил из-под куртки маленькую бутылку вина.