Он вошел в свои покои — грязный, пропахший потом и кровью, с озверевшим от многодневных убийств лицом, и так, едва переступив порог, завалил на пол женщину, его жену перед законом, раздирая ей платье и не обращая внимания на ее сопротивление и крики боли, почти разрывая ей внутренности, последний раз, по-звериному утоляя свою страсть.
Через несколько минут он отпустил ее теперь затихшее тело, с испуганно-беспомощным, почти детским лицом, и мерзко кривящимися в плаче губами. Он подумал, что она — не больше чем обычная самка, жаждущая жестокой власти самца, но сумевшая родить ему сына. Она судорожно пыталась прикрыть грудь полуразорванными кусками платья.
— Вставай, женщина, — приказал он грубо и властно. — Через полчаса все женщины и дети должны покинуть замок. Там есть подземный ход, он выведет вас далеко из окружения. Если захочет Бог, вы не умрете.
Он, замолчав, подошел к ней, и резко встряхнув, поставил на ноги, и затем несколько раз, с силой, лишь слегка сдерживая себя и вымещая всю свою боль и жестокость, накопившиеся в боях, ударил ее по лицу. Теперь она перестала скулить, лишь со страхом глядя в его черные пронзительные беспощадные глаза.
— Слушай меня, женщина, — повторил, едва сдерживая гнев, он. — Вы пойдете быстро, очень быстро, и ты сделаешь все, чтобы спасти моего сына. Ты поняла меня? — он тряхнул ее, поймав, наконец, в ее мозгу мысль понимания. Если вы не уйдете, я хочу, чтобы ты хорошо усвоила это, всех вас ждет одна участь, — он, содрав с нее платье, вонзил пальцы глубоко ей во влагалище, с силой прижав к своей грубой одежде ее нежное обнаженное тело, так что она почти повисла на его руке. — Тебя будут насиловать, пока не разорвут вот отсюда, — он повел правой рукой вверх, заставив ее закричать от боли, и снова, почти раздирая ей внутренности пальцами, продвинул руку вверх по мягкому, податливому влагалищу, а затем, дав ей возможность встать ногами на пол, положил левую руку чуть ниже ее груди и почти сомкнул руки, ощущая давление внутренностей. — И вот досюда, — он усилил давление рук, причиняя ей боль и испытывая мрачное наслаждение от ее крика.
Потом, отпустив ее, он поставил ее на четвереньки, вонзив свой огромный член по-звериному с силой, резкими толчками раздвигая ее тело, а, закончив один раз и дав ей лишь несколько мгновений на отдых, снова все повторил, войдя теперь в узкий, тугой анус, сжав ей до боли грудь и не давая возможности выскользнуть, не обращая никакого внимания на ее крик, ощущая бесконечное мужское наслаждение женщиной, последнее в его жизни.
Когда он отпустил ее, она лежала вся в крови, слизи и сперме на холодном каменном полу, лишь тихо скуля от боли. Он посмотрел на нее сверху, слегка толкнул ее тело ногой, уловив снова нарастающее возбуждение и увидев ее полные ужаса глаза от вида его снова встающего члена. Он с сожалением оглядел мягкий овал ее тела, невинное, почти детское, лицо. Жене Князя исполнилось двадцать, но уже в двенадцать она испытала его грубые ласки, доставшись ему в одном из боев, став его игрушкой, а потом через год, когда она родила мальчика, чудесного крепкого младенца с серьезным, как у отца, взглядом и способностью читать мысли, он не раздумывая больше ни секунды, женился на ней, тринадцатилетней. Она всегда жила в Аль-Ришаде, со страхом, — всегда со страхом! — ожидая его возвращения из очередной переделки.
— Поднимайся, — снова тронув ее ногой, грубо сказал он. — Оденься и приведи сына. Да быстр ты! — рывком поднял он ее на ноги.
«Глупое безмозглое создание, не чувствующее своей гибели», — зло подумал он.
Она украдкой обтерла кровь, натянула новое платье, вышла и тут же вернулась с мальчиком. У него были странные серьезные серые, как у матери, глаза. Князь подошел к мальчику, положив, почти придавив, ему на плечи свои огромные руки.
— Здравствуй, сын, — мысленно сказал Князь.
— Мы должны уходить? — так же мысленно спросил мальчик.
— По подземному ходу. Я надеюсь, мы продержимся еще день, и вы успеете уйти далеко.
— Можно остаться с тобой?
— Нет. — Он прижал сына к себе. — Это смерть. Идите как можно быстрее несколько дней. Ты всегда почувствуешь опасность. Идите лесом. Даст Бог, дней через пять доберетесь до княжества твоего дяди, там будете в безопасности. И еще. — Нахмурился он. — Позаботься о матери. Я знаю, тебе нужна не такая, но помни всегда — она тебя родила и поэтому ты кое-чем обязан ей. Тем более, ты знаешь, она мало хорошего видела от меня.
— Я позабочусь о ней, — кивнул мальчик.
Через пятнадцать минут небольшой отряд, чуть меньше ста человек, состоявший из женщин и детей, в сопровождении пяти вооруженных мужчин, скрылся в подземном ходе, выводящем их за несколько километров от замка. Князь надеялся, что им удастся спастись.
Он заглянул в зал, где вовсю шел пир, раздавались возбужденно пьяные крики, но не присоединился к пировавшим. Освещая себе факелом путь, Князь спустился по винтовой лестнице в подвал, в большое помещение для допросов и пыток. Подкинув дров в большой камин, он взял длинный железный прут, и, решив, что тот может понадобиться, грубо вдвинул его в жадные струи огня, которые принялись облизывать холодный металл. Вошел стражник, ведший перед собой высокого светловолосого мужчину. Пленник был скован по рукам и ногам, что, однако, не мешало ему держать голову высоко поднятой. Лицо пленника никак не отражало боль, вызываемую кандалами. Казалось, эта боль не имела к нему никакого отношения.
Князь опустился в высокое кресло с жестко выступающей спинкой, внимательно оглядев обнаженное, покрытое шрамами тело пленника.