— Но ведь Шпеер остался здесь, в объективном времени! Отсидел двадцать лет в тюрьме после Нюрнберга!
— Вы слышали такой термин — «самопожертвование»? Забыть о себе, ради цели? Ради чего-то большего, чем одна человеческая жизнь, пусть даже своя собственная? В Нюрнберге следователи выбили отдельные сведения о проекте из Германа Геринга, Кальтенбруннера или Розенберга, но ни один из них не знал всего — так, на уровне слухов. Альберт Шпеер знал всё, от и до. И повел себя правильно — признал на суде свою виновность, чем расположил к себе судей. Рассказывал о чем угодно — о труде заключенных, преступных приказах и их исполнении, о секретных заводах в том же Пенемюнде. Отвлекал. Тогда нужны были сенсации и новые доказательства тотальной виновности руководства Германии в геноциде… Геринг проговорился — он всегда был излишне болтлив. На рейхсмаршала авиации насели следователи из США и Британии, советских юристов американцы к нему практически не пускали…
— Могу продолжить? — попросил Иван. — Геринг рассказал всё? В обиде, что его не взяли на ту сторону?
— Нет-нет, не думайте, пусть рейхсмаршал был редким мерзавцем, однако человеком глупым Геринга назвать нельзя. Торговался до последнего, ожесточенно и нагло. Проиграл, конечно. Чересчур поднял ставки. Разведка союзников решила, что он блефует. Выдумывает небылицы. Агенты Управления стратегических служб, позже переименованного в ЦРУ, не смогли сопоставить противоречивые данные и, конечно же, после самоубийства Геринга за час до казни, сокрушались — надо же было упустить такую возможность! Альберт Шпеер переиграл всех. Он не молчал, но и не договаривал. Шпеер не считался важной персоной — подумаешь, министр военной промышленности, полностью уничтоженной бомбардировками союзников! Обычный менеджер и не более.
— Альберт Шпеер и барон фон Фальц-Фейн, — напомнил Славик. — Они дружили, я это слышал от самого барона.
— Теперь понимаете взаимосвязь? — проницательно глянул Фальке. — Двери. Червоточины. Аномалии. Общая тайна. Я твердо знаю, что после освобождения из Шпандау в 1966 году Шпеера могли переправить туда, но он отказался — прошлое стало для него мертво… Бывшему рейхсминистру обеспечили безбедную старость, его сын сейчас — один из ведущих архитекторов в Европе и Австралии. Это самая малая компенсация за сбереженную тайну. Мы его не трогали — подавали сигналы к сотрудничеству и не более.
— Кто — мы?
— Могли бы и догадаться — военная разведка ГДР и Ministerium für Staatssicherheit, Штази, из которой сейчас сделали всемогущего монстра, хотя с британской МИ-6 или Центральным Разведывательным Управлением спецслужбы социалистической Германии далеко не всегда могли конкурировать Не на всех уровнях. Шпеер знал, что у нас в руках документы, мы знали — что он аргус. Решили соблюдать нейтралитет.
— Чтобы не вызывать подозрений?
— Чтобы сохранить не принадлежащую нам тайну. Опасную тайну. В объективной реальности есть силы, которые пожертвуют всем человечеством, лишь бы добраться до Двери возле базе «Айсхафен». Им плевать на всех — месть, осознание избранности и запредельная гордыня. Лучше предотвратить этот конфликт. Чем мы и занимаемся. Тем более, что я знаю, чьей победой такое столкновение закончится.
— И чьей же?
— Победой той стороны. По определению.
Уют камбуза нарушил тройной сигнал ревуна — Алёна вздрогнула.
— Прекрасно, — Фальке взглянул на старомодные наручные часы. — Половина девятого вечера по нашему меридиану. Центр слежения дал понять — они готовы. Господа, милая фройлен, у вас есть с собой… гхм… костюмы, обычно именуемые словами «строгий» и «официальный»?
— Деловой костюм для бизнес-леди от Готье, — сразу сказала Алёна. — Вариант брючный и с юбкой. Я предполагала, что он пригодится. Юбка ниже колен.
— Вы замечательно расчетливы, — удовлетворенно сказал Фальке. — Иван Андреевич?
— Готов.
— Вячеслав?
— Ну-у…
— Я решу этот вопрос, — вкрадчиво сказал Ваня. — Сколько у нас времени?