Томный, насыщенный запахом ели и мокрой травы воздух наполнял эту лесную просеку; казалось, здесь он не двигался столетиями. Недавно прошедший дождь оставил на ветках и первых листах целые гроздья капель, которые, притягиваясь к земле, падали, разбиваясь на сотни более мелких капель.
Палач аккуратно подошёл и, взяв меня в аккурат за шкирку, отвёл в сторону, велев остальным остаться на месте. Голова раскалывалась, и всё тело ломило от боли, я старался как можно быстрее переставлять ноги, дабы поспеть за ним.
Отойдя на значительное расстояние, мы остановились. Я прижался к холодному дереву и посмотрел вновь на него; увидел, что на лице была маска и только его глаза выделялись в полутьме. Его взгляд казался странным, в нём не было злобы и вражды. Он оглянулся по сторонам и, убедившись, что рядом никого нет, начал что-то искать в сумке.
— Возьми это, — протянул он небольшой бумажный свёрток. — Там немного еды, по пути будет река, сможешь набрать воды.
Я не мог понять, что происходит, ибо некоторое время назад он меня избивал, а тут такая щедрость. Взглянув в его глаза, я увидел взгляд замученного и уставшего человека, в них таилось отчаяние.
— Почему меня отпустили?
— Иди и передай послание. Твои войска в той стороне, — повелительно сказал палач, указывая рукой мне за спину.
За ним уже кто-то стоял и наблюдал, явно следя за его действиями. Тут-то до меня и дошло: мы — как и он, всего лишь пешки в этой игре, он — как и я, инструмент в этой кровавой бане.
Взяв свёрток, я начал пятиться, осматриваясь по сторонам, затем, словно по щелчку пальцев, повернулся и побежал. Бежал так же быстро, как олень бежит от голодного волка. Никаких чувств, никакой усталости, я лишь успевал уклоняться от веток деревьев и кустов.
Стук… раз… два… Я как будто вновь открываю глаза, предо мной река, и сердце неистово бьётся.
— Как я здесь очутился? — вопросил я себя, переводя дыхание.
Моё внимание привлёк свёрток; открыв его, я обнаружил там немного еды и, словно обезумевший, набросился на пищу.
Не помню… вернее, не знаю, сколько я пробыл в плену и когда в последний раз ел, но этот кусок хлеба для меня казался вкуснее, чем любая еда, которую я когда-либо пробовал.
Тяжело вздохнув и привстав с колен, я направился к реке. Вода была холодная и бодрящая. Я окунул в неё голову, и ко мне быстро вернулись мысли и сознание.
— Нужно возвратиться в лагерь, — начал я говорить сам с собой. — Надеюсь, они ещё не ушли.
Медленно, еле переставляя ноги, я продолжил свой путь, силы были на исходе, но желание вернуться домой или, по крайней мере, выжить, тянуло меня вперёд через чащобу леса, который по мере движения редел и пропускал тусклые лучи.
Через несколько часов, когда солнце начало заходить, вдалеке я увидел блики чего-то металлического: лагерь был рядом. Спустя пару минут меня встретили сторожевые, и, уже без сил продолжать путь, я рухнул к ним на руки.
Как только меня принесли в лазарет, вокруг столпились врачи, которые начали осматривать меня и задавать гору вопросов. С чего такая забота? Но подошедший страж развеял мои мысли. Он сообщил, что мне нужно быть готовым к завтрашнему допросу.
— Так вот в чём дело… — тихо прошептал я, склоняя голову. Неужели меня представляют шпионом врага?
После осмотра я остался наедине со своими мыслями; хоть я и был рад мягкой подушке и горячей настойке, но допрос меня тревожил больше. Глядя в потолок шатра, я не заметил, как ко мне подсел врач и начал со мной говорить.
— Ты, наверно, думаешь о завтрашнем дне? Отвечу сразу, ты единственный живой, кто вернулся из той разведки в лесу, и сейчас ты у многих командоров и генералов вызываешь опасения, — недвусмысленно закончил врач.
— Вы нас бросили и мне говорите об опасениях, — резко ответил я ему. — На нас напали, убили всех…
— Тише, не горячись. Я не обвиняю тебя, просто рассказываю думы других, — спокойно отвечал он мне. — Меня зовут Джер, но это, конечно, тебе неинтересно и пока ты будешь под моим присмотром.
— Я… я не думал, что может произойти такое.