— Да, на это они мастера, — охотно соглашался Владимир.
— Так вот. Пусть тогда они примут группу самых квалифицированных наших товарищей, которые будут ездить с лекциями по их градам и весям. Каково? Понимаете, если они откажутся, то сами себя разоблачат. Недурно? Я сам готов поехать.
— Замечательно, — подтверждал Владимир. — Но есть тут, знаете, одна закавыка.
— Какая? — вскидывался Николаевский.
— Они ведь будут того же требовать.
— Полагаете? — хмурился собеседник.
— Несомненно, — задумчиво говорил Владимир. — А таких лазеек мы им не дадим.
— Черт их дери! — вздыхал Николаевский и медленно надевал шляпу.
— Вы продумайте этот момент, — советовал молодой человек.
— Ловко это у вас получается, — качал головой сотрудник отдела литературы и искусства Малинин, — откуда только терпенье берется? Впрочем, тут еще договориться можно. Это вам не мои графоманы.
— Зато вы работаете в отделе муз, — утешительно замечал Владимир.
Малинин только фыркал в ответ. Это был мрачный холостяк, когда-то писавший сам и печатавшийся, но затем п о с т а в и в ш и й н а с е б е к р е с т. Поставил он его надрывно, шумно, с вызовом городу и миру. Город и мир его растоптали и должны были нести за это ответственность.
— Попробуйте двадцать лет читать черт-те что, — сообщал он обычно, — и вы не сможете понять, что хорошо, а что плохо. Ничто не стирается с такой быстротой, как различие между добром и злом. А то, что вы сами в короткий срок оказываетесь неспособны к творчеству, об этом излишне и говорить.
Он не только вздыхал о своей судьбе, задавал он и риторические вопросы.
— Можете вы мне объяснить, — произносил он со страдальческим всхлипом, — почему я должен втолковывать невежде, что почтенный и достойный писатель заслуживает его снисхождения? От одного этого можно рехнуться. Другой обвиняет всех в плагиате. Самые наши известные авторы, оказывается, списывают у него его вирши. Интересно, как они их достают? Видимо, из нашей корзины. Третий забрасывает своими творениями, не давая никакой передышки. Причем сопровождает их такой декларацией: «Чистый сердцем, не требую гонорара».
— Чистый сердцем? — восхитился Владимир. — Это недюжинный человек.
— Так ответьте недюжинному человеку. Коль скоро у вас такие способности. Помогите уставшему сослуживцу.
Владимир легкомысленно дал согласие и приобрел нового корреспондента. Раз в месяц он получал бандероли, заключавшие в себе поэмы, баллады, просто стихи и тексты для песен. Содержание было духоподъемным и жизнерадостным. Однако же рифмы и размер не слишком занимали поэта. На что Владимир, не изменяя своей манере, обратил однажды его внимание. Автор ответил благодарным письмом, в котором подчеркнул, что у него — свои задачи. «Дать людям бодрость и силу выдержать все испытания». Для достижения этой цели чем-то можно и пренебречь. Владимир этого не оспаривал и выразил надежду, что с течением времени стихи найдут своего читателя. Оживленная переписка продолжалась. Счастливый Малинин едва успевал подписывать ответные письма.
Венцом редакционной славы Владимира был его ответ некоему И. И. Маросееву. Этот Маросеев однажды выловил опечатку, о чем и сообщил редактору, с непонятной яростью требуя кары. Владимир выразил Маросееву самую страстную благодарность и высказал уверенность, что такие письма, разумеется, помогут газете никогда более не совершать ошибок. Маросеев в новом письме заявил, что все это мило и хорошо, но за ошибки надо нести ответственность. Владимир немедленно с ним согласился и ответил, что корректору строго укажут, впрочем, он сам не находит себе места, удрученный сознанием своей вины. Редакция же благодарит читателя, выводящего ее на путь к совершенству. Это смирение не обезоружило и не умилостивило Маросеева. В своем третьем письме он хмуро заметил, что из раскаяния сотрудника не сошьешь шубы, между тем население введено в заблуждение. Газета должна напечатать статью, в которой она проанализирует допущенные ею ошибки и сообщит о том, как наказан виновный.
Впервые столкнувшись с такой неуступчивостью и беспощадной непримиримостью, Владимир почувствовал себя озабоченным. Но состояние это длилось недолго. Поразмыслив самую малость, он сел за машинку и отстукал ответ.
Спустя две недели (срок немалый!) он был приглашен в кабинет редактора. Последний был нервнее обычного.
— Послушайте, — спросил он отрывисто. — Кто такой Маросеев? Что происходит?
Владимир коротко осветил историю вопроса.
— Что было в вашем последнем письме? — спросил редактор, дергая веком. — Вы посмотрите, что он мне пишет.