Знакомый Пилецкого слушал, посмеиваясь, а пожилой журналист поглядывал словно из некоего далека. Один раз Владимиру показалось, что собеседник устало дремлет, но тут же он понял свою ошибку, встретясь с прицельным совиным оком.
За день до возвращения на Центральном телеграфе Владимир неожиданно столкнулся с Анечкой.
— Однако ж! — воскликнул он чуть театрально. — В Москве да встретиться! Просто чудо!..
На сей раз Анечка не ответила привычной улыбкой, только кивнула.
Он спросил ее:
— Когда же назад?
— Я задерживаюсь, Володя, — сказала Анечка, и он почувствовал, что продолжать разговор ей не хочется.
Все же он спросил:
— Ничего не нужно передать Маркуше? Послезавтра я еду…
— Я написала, — ответила Анечка.
Они простились. От этой встречи остался неприятный осадок. Почему-то было не по себе. Точно Анечка отказалась не от его услуг, а от него самого.
Дурное настроение лишь усугубилось после его звонка доценту. Тот сказал, что не может сильно порадовать — положение весьма х р е н о в а т о е. Одним словом, речь может идти лишь о заочной аспирантуре. Ежели молодой гасконец останется на солнечном юге, его зачисление вероятно. Но, коли он твердо вознамерился стать москвичом, предстоит позаботиться о предварительном трудоустройстве.
Это был, как говаривал в таких случаях Эдик Шерешевский, п о л н ы й б е к а р. Непонятно, на что теперь можно рассчитывать. И тут он вспомнил о старом знакомом отца.
Лишь в состоянии полной растерянности можно было набрать этот номер, который он записал для того, чтоб ненароком не обидеть отца. Старый знакомый оказался дома и попросил его з а г л я н у т ь. В тот же вечер Владимир к нему отправился.
Он не без труда разыскал дом-ветеран на Разгуляе, поднялся по грязноватой лестнице, остановился перед дверью, украшенной почтовыми ящиками, и четырежды позвонил. Долгое время было тихо, потом послышались шаркающие шаги, дверь открылась, немолодая женщина в шлепанцах провела Владимира по коридору, ввела его в комнату. Он только ахнул в кресле сидел пожилой журналист.
Когда Владимир возвращался домой — путь до Хохловского был не близкий, — он все прокручивал, виток за витком, цепочку событий и совпадений и находил в ней нечто фатальное.
В самом деле, не окажись доцент столь бронированным молодцом, не возникла бы необходимость в звонке, которому он не придавал значения. Не уйди на вполне заслуженный отдых заведующий корреспондентской сетью, не явись неведомый миру Чуйко, не будь Пилецкий таким паникером, не было б никакой нужды посетить редакцию почтенного органа. А войди он в нужную ему комнату на пять минут раньше или позже, не столкнулся бы он со старым газетчиком, который забрел в нее п о п у т и (это выяснилось из дальнейшей беседы). Между тем Владимир был твердо уверен, что все решила дневная встреча, а не давнее знакомство отца.
Ибо днем он понравился, п р о и з в е л в п е ч а т л е н и е, затронул в душе пожилого зубра какие-то примолкшие струны, и в том что-то ожило, разожглось. Когда уже под вечер к нему, размягченному, элегически размышлявшему о том, как тяжек всякий дебют, нежданно воззвал по телефону отпрыск забытого однокашника, он потому и не отмахнулся, не сослался на срочную командировку, а сразу же пригласил к себе. И тут-то последовало открытие: дневной и вечерний — одно лицо!
Особенно поднимало дух то обстоятельство, что в редакции он пробыл от силы четверть часа. И однако же — ниточка протянулась. Знак добрый — что-то все же в нем есть!
Итоги визита весьма обнадеживали. Хозяин благословил переезд. Житейский опыт, тихо мерцавший в его многомудрых совиных зрачках, придавал словам особую вескость. Он думает, что сможет помочь. Место Владимиру, место под солнцем, великий город, видимо, выделит. Гостеприимство Алисы Витальевны решает многое — прежде всего проблему временной легализации. А там, как известно, видно будет! Надо думать, что молодой человек, даровитый и энергичный, как-нибудь выстоит, не пропадет. Не он первый, не он последний.
Перед сном Владимир поведал тетушке об историческом разговоре. Рассказывать было одно удовольствие. Тетя не слушала, а внимала. Сцепив свои костяные пальцы, прижав их к едва заметной груди, она встречала каждое слово возгласом, вздохом, согласным кивком. Когда он кончил, она его обняла.