— Большой вас ждет успех у москвичек. А диссертация будет готова в срок. Мой Виталик умеет работать.
— Что еще умеет Виталик?
— Отдыхать.
— Емкое слово, — Владимир почувствовал, что Виталик начинает его раздражать. — А книжки ваш Виталик читает?
— Выборочно. Как и газеты. Вы уж простите, я дочь журналиста. Почти профессиональная оскомина.
— Человечество уже не сможет жить без газет, несколько докторально сказал Владимир. — Слишком часто все на свете меняется.
— Все, но не папины прилагательные.
Неожиданно для себя самого Владимир обиделся за Пилецкого.
— Матвей Михалыч — не хуже других.
— Но не лучше, — вздохнула Инна.
Они внимательно оглядели друг друга. Первой расхохоталась Инна.
— Когда у тебя свадебный марш? — отсмеявшись, спросил Владимир.
— Переход на летнюю форму общения? Давно пора. Выкает, как воспитанный. Относительно марша — там видно будет. Когда Виталика приручу.
— А он упирается?
— Есть немножко. Ученый все-таки. Понимает, что переход в новое качество — это, в сущности, катастрофа. Во всяком случае, ее разновидность. Слушай, а что это ты за столом полез в бутылку?
— По чистой глупости.
— Мне понравилось то, что ты сказал. Наш златоуст чуть не спекся от злости. Он ведь не больно блещет умом.
— Даже не поблескивает, — сказал Владимир. — Сечешь. — И добавил с элегическим вздохом: — Просто больно, что мы так поздно встретились.
Инна щелкнула его по носу.
— Найдешь, с кем перебеситься до брака. Говорю же, москвички ждут не дождутся. Неразборчивый южанин для них подарок. Воспламеняется и детонирует от любой зажигалочки. Разве нет? Между прочим, кидаешь ты здесь подружку? Хотела б я на нее посмотреть.
Владимир почувствовал, что краснеет.
— Перебьешься, — бормотнул он ворчливо. — Ничего сверхъестественного. Две руки, две ноги.
Мимо них проплыла Любовь Александровна.
— Ну, как дочка? — спросила она на ходу. — Ничего малышка? — И, не дождавшись ответа, направилась к Славину.
— Что ж ты смолк? — усмехнулась Инна. — Я тебе показалась?
— Ничего малышка.
— Две руки, две ноги?
— Именно так.
— И как — две ноги?
— Спроси у Виталика.
— Он уже высказался. Тебя спрашивают.
— Приезжай в столицу. Поговорим.
— Я бы съездила. Мамочка не отпустит.
— Мамочкино слово — закон, я уж вижу. Знал я одну, — такая чувствительная, говоришь с ней, все ждешь, что она зарыдает. И постоянно, на каждом шагу: мамочка меня отругала, мамочка снова меня журит.
— Полсотни ей было? — спросила Инна.
— В этом районе.
— Тогда все ясно. Хотелось побыть крошкой-дочуркой. Отбиться от возраста. А я молоденькая. Ладно, пойду вызволять Виталика. Уж если кто мне сорвет замужество, так это родичи. Очень настырны. На его месте я давно бы слиняла. Гуляй. И довольно на меня пялиться.
Она отошла, и Владимир понял, что вечер, в сущности, завершился. Больше уже ничего не будет, что оправдало бы пребывание. Ай да Инночка! И умна и мила, не в мать, не в отца и не в Казимира. Столько лет прожили в одном городе и ни разу не встретились — обидно! Теперь остается лишь улизнуть, по возможности не привлекая внимания.
Рядом Пилецкий, уже захмелевший, пытал Славина:
— Так ты думаешь, с этим Чуйко можно жить?
— Почему бы и нет? — улыбнулся Славин.
— Вот и Павлов сказал Володе, что я нервничаю, что все обойдется.
— Он трижды прав, ты сам себя точишь.
Пилецкий вздохнул с таким облегчением, будто только и ждал этих трезвых слов. «Да здравствует психотерапия» — подумал Владимир, глядя на Якова. Лицо Славина выглядело усталым. «Ему выпало терпеливо выслушивать, успокаивать и отпускать грехи. А уж, верно, и он бы не отказался, чтоб однажды кто-то снял с него тяжесть. Нынче вечером он впервые признался, что маленько притомился от всех».
Между тем Пилецкий вдруг обнял Якова.
— Знаешь, я так тебя люблю, — произнес он с чувством, устремив на гостя пьяненький проникновенный взор, — не один день мы знаем друг друга… — Говоря это, он заметил Владимира и быстро добавил: — И вас, Володя, я полюбил. Честное слово, мне просто горько, что вы так скоро от нас уезжаете.
Как все сентиментальные люди, Пилецкий был человек настроения и с легкостью преувеличивал значение тех или иных отношений. Сейчас ему искренне казалось, что он отрывает от себя чуть не сына.
— Спасибо вам за тепло и ласку, — ответил Владимир. — Чудесный вечер.
Пилецкий растроганно шмыгнул носом.
«Похоже, сейчас он пустит слезу», — опасливо подумал Владимир. В голове подозрительно гудело. Видимо, вдоволь хлебнул веселья. Владимир тихо скользнул в прихожую.