Так или иначе, Багрову достался трудный характер, и, если бы не ощущение значительности, которое от него исходило, он мог показаться изрядным занудой. Некоторые, впрочем, таковым его и считали. Но не отец. Тот знал ему цену и был, безусловно, к нему привязан. Багров, в свою очередь, искал его общества, восхищался талантом и не пропускал ни одного концерта. Он был женат дважды, и оба раза — неудачно. Впрочем, возможно, неудачно вышли замуж его жены. Так или иначе, в те годы, когда я его увидела впервые, он жил один. От обоих браков у него были дети, сын и дочь, и, как я узнала со временем, он был любящим отцом, не слишком счастливым в отцовстве. Сводные брат и сестра также были далеки друг от друга. Таким образом, «на полпути земного бытия» этот завоеватель жизни оказался без домашнего очага, почти убежденный в невозможности его создать, — у Ольги Павловны, когда она говорила о нем, всегда звучала сострадательная интонация, казалось бы, неприложимая к такому любимцу фортуны. Событие, которое основательно встряхнуло наш дом, случилось приблизительно через два года после того, как я в нем появилась. Мне было немногим больше тринадцати, когда Ольга Павловна ушла к Багрову.
И тогда я мало поняла этот шаг, и теперь могу предложить весьма вольную версию. Все же, мне кажется, она близка к истине. Думаю, что прежде всего ее утомило то кликушество, которое всегда сопровождало отца. Его почитатели, и в особенности почитательницы, могли вывести из себя даже ангела (я тоже порядком от них хлебнула), а Ольга Павловна была женщиной, рожденной не для служения идолу. Она была не из жен-рабынь, не из жен-соратниц, а из жен-соперниц. Полагаю, что поначалу отца это ее качество даже привлекало, ведь он не сталкивался с ним у женщин, которых знал, но потом оно перестало быть внове и, очевидно, утратило свою пикантность. Возможно, Ольга Павловна почувствовала, что обаятельная ирония отца обратилась на нее, а перенести это ей было трудно.
Однако больше другого, и в этом я убеждена, ее травмировала та дистанция, которую привык держать отец. Смириться с этим ей, жене, к тому же личности равноценной (а с этим ощущением она жила), было для нее оскорбительно. Главное же, эта недоступность отца поселяла в ней страх и неуверенность, — неизвестно, что он выкинет завтра. Расстался же он из-за нее с моей матерью, достоинств которой она не могла отрицать. Быть может, до нее доходили слухи, что отец не всегда оставался безучастен к обожанию, которым был окружен. Кто знает, как может все обернуться, — сперва снизошел, потом возгорелся, с такими натурами это бывает.
Разумеется, только к добропорядочному и надежному супругу, несмотря на потребность в твердой почве, Ольга Павловна никогда бы не ушла. При всей своей доброте и щедрости, она была дама амбициозная. Но Багров был и знаменит и обласкан, зато в отличие от отца не был человеком подмостков, с ним глаза могли отдохнуть от резкого света прожекторов. И если насмешливый взор отца внушал ей тайные опасения, то мрачноватая основательность Багрова ей безусловно импонировала. Сыграло роль и его одиночество. И само по себе оно способно растрогать, а в человеке крупном еще и увлекает. Неудача освобождается от бытовой тусклости и приобретает романтическую окраску. Насколько я знаю Ольгу Павловну, она не могла не отреагировать. Почти в равной степени были задеты ее природное добросердечие и склонность к значительным сюжетам. Что касается самого Багрова, то тут я могу только догадываться. Поступки мужчин и двадцать лет спустя во многом для меня не понятны. С одной стороны, они бывают так прямолинейны, что ставят в тупик, с другой — ни один психоаналитик в них не разберется.
Как сочетать решение Багрова с его разочарованностью в институте брака? С тем, что он знал Ольгу Павловну немало лет и в ней не было «прелести неизвестности»? Наконец, с его искренней приязнью к отцу? Обо всем этом остается гадать. Будем думать, что пути мужчины к женщине неисповедимы, трудно объяснить, почему вдруг бьет ток и вспыхивает искра. Несомненно и то, что Багров не был рожден для жизни холостяка, а в неизвестности он не усматривал прелести, после пережитых вьюг все неведомое его лишь пугало. В Ольге Павловне он ощущал участие и, как ему думалось, понимание, которого прежде не находил. Его развороченная душа, травмированная обеими женами и слишком сдержанными детьми, отогревалась и рубцевалась в благодатном присутствии моей мачехи. Я уж не говорю о том, что она была хороша собой, в том возрасте, когда женщина приперчена опытом и оттого вдвойне привлекательна. Такие дамы очень милы, они умеют распорядиться своими достоинствами и не выпячивать своих слабостей. Что же касается его симпатий к отцу, то, видимо, он укротил их на время, а может быть, Ольга Павловна исподволь сумела внушить ему успокоительную мысль об известной исчерпанности отношений. Очень возможно, что она была искренна. Чего доброго, Багров мог даже решить, что он разрубает гордиев узел, после чего всем троим станет легче. Такое убеждение для него было бы крупным моральным подспорьем. И кстати, я могу допустить, что оно соответствовало положению вещей.