В этом вмешательстве — и ведущих и хора — не было ни грана морализаторства, оно снималось точно найденной интонацией. Фрадкин определил ее как удивление, но в сочетании с покоем, даже с юмором (удивляешься, но, в сущности, чему удивляешься?). Это был точно выраженный народный взгляд, — потрясения были привычны, встречать их следовало без суеты, защищаться усмешкой. А уж о менее значительных событиях нечего даже и говорить, им отводится их скромное место.
Впоследствии, когда «Родничок» был создан, в частых поездках, которые порой напоминали научные экспедиции, Денис нашел подтверждения своей догадке. Он воспроизводил мне хоровод «Кострома», диалог, удивительный по своеобразию интонационной окраски:
«Здорово, Кострома». — «Здоровеньки». — «Уморилася?» — Уморились». — «Ну, отдыхайте».
«Здорово, Кострома». — «Здоровеньки». — «Что у вас случилось?» — «Болела-болела да померла». — «А-а, ну ладно».
А несколько столетий назад так же деловито переговаривались халдеи в пещном действе:
«Эти дети царевы?» — «Царевы». — «Нашего царя повеления не слушают?» — «Не слушают». — «А мы вскинем их в печь?» — «И начнем их жечь!»
Денис восторгался, как отчетливо проявлены в этом диалоге характеры — энтузиаста и соглашателя, постепенно заражающегося истовостью собеседника. При этом и тот и другой — хитрованы и иронисты.
В «Жар-птице» Денис тоже был озабочен, чтобы характеры лиц лепились резко, как требует сказка, и тем, чтобы явственно проступила их неочевидная суть. Он по-своему прочел стрельца-молодца, который вроде бы занимал в сказке место героя, да и прекрасная Василиса, увенчавшая искателя приключений, обнаружила весьма странные свойства. Когда Денис сдавал работу, Главный заметил, что она предназначена скорее взрослым. Денис вспомнил Анну Петровну и усмехнулся про себя. Впрочем, Главный был благодушным малым, спектакль принял, а Дениса поздравил.
Фрадкин рассказывал, что когда погас в зале свет, озарилась сцена, появился ражий парень с добрым лицом, опоясанный конским хвостом, а рядом с ним маленький, ладненький смазливый юноша, с аккуратным пробором в приглаженных волосах, с нетерпеливо стреляющими глазками, а сзади над ширмой-задником, на котором вдруг высветилось степное приволье, появились они же, но уж в кукольном облике, — зрители радостно рассмеялись. Но смех быстро умолк, когда вышли девушки, когда ударил по струнам гусляр и певуче заговорил рожечник: «В некотором царстве, за тридевять земель, в тридесятом государстве жил-был сильный и могучий царь (явился и царь, пока еще куклой). У того царя был стрелец-молодец (рожечник вздохнул, а стрелец приосанился), а у стрельца-молодца конь богатырский (тут вздохнул конь). Поехал стрелец-молодец поохотиться, едет он дорогою, едет широкою…»
«Едет он дорогою, едет широкою…» Уже сами эти слова странным образом передают движение, а когда их еще спружинил ритм полупесни-полусказа, когда медленно стали покачиваться девушки и поплыли куклы — стрелец на коне, — иллюзия оказалась полной. Мелодия была широка и задумчива, точно предвещала события грозные и чреватые большими опасностями. Так оно, впрочем, и оказалось. «Наехал стрелец на золотое перо жар-птицы: как огонь перо светится!»
«Как огонь перо светится!» — повторял на все лады восхищенный стрелец, а в ладони у него точно играл язык пламени.
«Не бери золотого пера, — вздохнул конь, — возьмешь — горе узнаешь».
Но падок был стрелец-молодец до золотого цвета, поднял перо жар-птицы.
«Коли поднять да царю поднести, ведь он щедро наградит, а ц а р с к а я м и л о с т ь кому не дорога?»
Не послушался стрелец своего коня, привез перо жар-птицы, подносит царю в дар. Запели трубы, и степенно явился царь. Это был старый, высохший от своей деятельности, богато одетый коротышка (и он и стрелец сильно проигрывали рядом с конем) с ненасытными, завистливыми глазами.
«Спасибо! — пропел он тонким голосом, потрепав стрельца по его волосенкам. — Да уж коли ты достал перо жар-птицы, то достань мне и саму птицу; а не достанешь (тут голос царя стал совсем ласковым, отеческим) — мой меч, твоя голова с плеч».
Стрелец-молодец залился горькими слезами и пошел к своему богатырскому коню.
«О чем плачешь, хозяин?»
«Царь приказал жар-птицу добыть».