Камышину Бурский вообще отказывался принимать всерьез, был к ней несправедлив; когда я говорила о ее одаренности, морщился, как от зубной боли: «Оставьте, Сашенька, нынче все одаренные, даже слишком. В особенности — склонностью к эпатажу. Кто приходит в Большой театр в шортиках, кто надевает кокошник — один черт. Верьте слову, зря вы ее привечаете. Боярыня Морозова для очень бедных».
Сталкиваясь с Камышиной, он делал вид, что находится под сильным впечатлением от ее достоинств, печально вздыхал и приговаривал: «Уж ты меня, сударушка, иссушила».
Однако при всей своей экзальтированности Мария Викторовна была совсем не глупа. Она отчетливо видела эту игру и легко теряла равновесие. Тягаться с Бурским в острословии она не могла и потому говорила дерзости, приводившие Бурского в полный восторг.
Не обходил он своим вниманием и Ростиславлева. Как вы догадываетесь, Серафим Сергеевич был не из женолюбов, он жил другими страстями. Неудивительно, что ему не везло в браке. Две попытки наладить семейную жизнь не принесли успеха, он был женат в третий раз, но, как говорят, тоже не слишком удачно. Бурский, разумеется, не упустил из виду этой вынужденной смены жен. Либо он, имея в виду несомненное влияние Ростиславлева на своих адептов, называл его «атаман-эротоман», либо, изрекая какое-нибудь подчеркнуто общее место, обращался к Ростиславлеву как бы за поддержкой, добавляя доверительно с глубокомысленным видом: «Вы, как полигам, должны это знать». Ростиславлев, сильно шокированный, от негодования белел еще больше, чем обычно, но, надо отдать ему должное, держал себя в руках.
Все эти выходки заставляли меня сильно задуматься, а было еще одно беспокойство.
Как вы помните, некоторые высказывания Бурского о странничестве удивительным образом совпадали с обвинениями Ростиславлева, и я опасалась, что Денису достанется с двух сторон. Весь смысл присутствия Бурского был в создании определенного равновесия, а его-то как раз могло и не возникнуть.
И все-таки я позвала Александра, вопреки всем этим ясным доводам рассудка. Очевидно, я втайне была уверена, что он не даст Дениса в обиду, да и видеть его мне всегда хотелось.
Очень возможно, в моем решении это наименее важное обстоятельство играло самую важную роль.
Поначалу Бурский категорически отказался:
— Нет, Сашенька, увольте, я не гожусь для таких сборищ. Опять ваш тяжеловесный Серафим будет чревовещать на перепутье, а Мария — молитвенно закатывать очи. Чего доброго Иоанн станет читать вирши, а Фрадкин будет объяснять смысл пятидесятницы. Нет, нет, освободите.
— Сделайте это для меня, — попросила я. — Боюсь, что может быть жарко, и холодный душ в у м е р е н н о й д о з е (эти слова я подчеркнула) будет небесполезен.
— Так я понадобился для водных процедур, — рассмеялся Бурский. — Ну что ж, пользуйтесь тем, что я вам не могу отказать.
Этот человек вел ту или иную игру с каждой женщиной, которая ему встречалась, даже если ему ничего не было от нее нужно. Потому-то каждая и оставалась в уверенности, что она ему небезразлична. Даже мне, которая, в отличие от многих, успела узнать его достаточно близко, эти слова были приятны. Так уж мы устроены, бедные созданья, — в сущности, нам немного нужно.
Впрочем, по-своему Бурский был ко мне привязан, а к Георгию Антоновичу испытывал неподдельную нежность.
К великой радости Камышиной Ростиславлев и — вслед за ним — Евсеев приняли мое приглашение. Багров колебался, но Ольга Павловна, которая любила подобные застолья, быстро его уговорила. Ганин также сказал, что придет, хотя не преминул обронить:
— Помяните мое слово, Сашенька, ни к чему не приведет сие ристалище духа. Человек странно устроен, его можно победить, но нельзя убедить.
Больше всех сопротивлялся Денис.
— Я сказал все, что мог, и все, что хотел. Не разобрались — пусть еще раз смотрят спектакль. Не желают разбираться — их дело. На кой черт мне это толковище?
Я попыталась успокоить его. Кажется, еще никогда я не была столь медоточива. Я ласково повторяла всякие прописи, стараясь приспособить их к нашим делам. Я говорила, что театр коллективен по своей природе, что самый блестящий его деятель не может жить в вакууме, самый независимый дух зависим, если он реализуется в этой сфере, — зависим от сподвижников, от аудитории, от общественных настроений, от направления критической мысли. Театр полемичен в своей основе, а если он хочет сказать свое слово, полемичен вдвойне, и потому, вступая в ежевечернюю битву, не может обойтись без союзников. После этой преамбулы я заметила, что Ростиславлев — сильный и целенаправленный ум, пусть даже он не свободен от крайностей, почти неизбежных для человека его темперамента. Нет сомнений, что стучится он в ту же дверь, он ищет там же, где ищет Денис, хотя, безусловно, не всегда концепцию можно примирить с интуицией. Тем не менее для серьезного конфликта — я в этом убеждена — оснований нет. Страсти иногда затемняют действительное положение вещей, необходимо прежде всего их умерить. Стремление к истине начинается с умения слушать друг друга.