— Они там же, где Уэнрайт! — пробормотал старый капитан.
Это был первый намек с его стороны, что он, подобно другим, считает смерть матроса, связанной каким-то образом с тайной «Прекрасней Алисы», а не простым совпадением.
— Оставьте в покое этих бездельников, Уиггинс; они слишком испуганы, чтобы ротозейничать за работой, — продолжал он. — Пойдемте посмотрим шканечный журнал: он может дать кое-какие разъяснения.
Мы отправились в карточное отделение. Шканечный журнал лежал на столе открытый, и мы наклонились над ним.
Особенно интересных записей не было вплоть до той, которая приблизительно совпадала, принимая в расчет разницу в положении, с тем временем, когда «Бомарис» ударило приливною волной.
После обычных подробностей касательно долготы, широты и т. д. запись гласила следующее:
«Во время четвертой склянки первой утренней вахты увидели огромный смерчь милях в двух от скулы правого борта, очевидно, вызванный подводным землетрясением или вулканическим извержением необычайной силы, сопровождавшийся приливною волной, которая разбила на правом борту все лодки, кроме одной, и угрожала опрокинуть судно».
Под следующим числом стояли записи, касавшиеся бури, которая поднялась за приливною волной, а ниже заметка, обратившая на себя наше внимание. Она была написана другою рукой и гласила следующее:
«Шестая склянка первой вахты, то-есть 11 часов вечера. Бауман докладывает, что матрос Мейгар куда-то исчез. Море бушует, волны поднимаются вышиной с гору».
Ниже опять упоминается о Мейгаре, запись сделана через два часа:
«Обыскивали судно; Мейгара не нашли; должно-быть, упал за борт в темноте; буря продолжает свирепствовать».
На следующий день, в то же самое время, была сделана еще запись, представляющая особенный интерес:
«Шестая склянка первой вахты... Доложено, что матрос Робертc пропал. Свирепость бури немного уменьшилась».
Во время четвертой склянки средней вахты опять сделана тревожная запись:
«Слышали крик. Помощник боцмана докладывает, что повар Джонсон пропал. На судне происходит что-то странное. Люди испуганы и встревожены. Просят спустить лодки. Капитан Робертс говорил с ними: удалось успокоить людей. Боюсь, что только на время».
Последняя запись в шканечном журнале была не подписана, но, сравнивая ее с другими записями, мы без труда узнали, что она также занесена рукою самого капитана Робертса. В конце говорилось:
«Никакими расспросами не удалось разъяснить странное исчезновение двух матросов и повара. У людей угрюмый вид. В случае дальнейших пропаж, команда, наверно, взбунтуется, если лодки не будут спущены. Но в такую погоду это было бы прямо самоубийством. С палубы доносится шум, может быть, уже начался бунт...»
Запись внезапно прервалась, а дальше тянулся ряд чернильных пятен, показывавших, что перо поспешно бросили. Оно скатилось со страниц журнала и упало на пол. Очевидно, капитан поспешил на палубу, чтобы отразить какую-то опасность, ожидавшую его там. Какова бы то ни была эта опасность, он не вернулся назад докончить свою запись в журнале.
Когда мы кончили чтение этих записей, чреватых тайной — замечу, что все они были сделаны во время ночных вахт — капитан Марвин схватил и сунул под мышку шканечный журнал.
— Если кто-нибудь из матросов заглянет сюда случайно и увидит эти записи, они ни за что не согласятся перегружать груз. Я возьму его к себе на «Бомарис», — сказал он.
Люди трудились до заката солнца, перетаскивая копру с «Прекрасной Алисы» на собственное судно. Капитану Марвину очень хотелось, чтобы они продолжали работу при свете факелов, но матросы отказались наотрез ступать ночью на палубу парусного суденышка после того, как золотой диск солнца скрылся за горизонтом. Нам ничего другого не оставалось, как попрежнему медленно подвигаться вперед. Я сменил Думмсона у колеса «Прекрасной Алисы».
В то время, как я стоял на своем одиноком посту, исполняя команду, доносившуюся с мостика «Бомариса», мысли мои вернулись к неразгаданной тайне покинутого корабля. Мы были, очевидно, также далеки, как прежде, от удовлетворительного решения, и пока медленно тянулся час за часом, я продолжал раздумывать о тайне бригантины... Вдруг я так испугался, что сердце у меня почти остановилось, а на голове появилось то странное стягивающее ощущение, от которого, как говорят, волосы становятся дыбом. Я ясно различил в тусклом полусвете, как над бортом бригантины приподнялся, неверно раскачиваясь в стороны, какой-то призрачный, бесформенный предмет и исчез так же внезапно, как появился. В тот же миг с мостика «Бомариса» раздался крик, в котором я тотчас же узнал голос Снелля.