Они пожали друг другу руки.
— А теперь к делу. — Капитан говорил быстро; необходимость большой спешки ускоряла его речь. — Мы на огне больше двух недель. Каждую минуту этот ад может вырваться наружу. Вот почему я держал на Питкэрн. Я хочу выброситься на берег или просверлить дно судна и спасти его корпус.
— В таком случае вы сделали ошибку, — сказал Мак-Кой. — Вам следовало добраться до Мангаревы. Там прекрасный берег в лагуне, где вода тиха, как в мельничной запруде. Здесь же вы ничего не можете сделать. Здесь нет отлогого берега, нет даже якорной стоянки.
— Вздор, — сказал штурман. — Вздор, — повторил он громко, когда капитан сделал ему знак выражаться мягче. — Вам нечего говорить мне такую чепуху. Где же вы храните свои лодки, свою шкуну или катер, или что у вас там есть. Э, скажите-ка мне это?
Мак-Кой улыбнулся так же кротко, как говорил. Его улыбка была лаской, которая охватывала усталого штурмана, стараясь сообщить ему покой и ясность невозмутимой души Мак-Коя.
— У нас нет ни шкуны, ни катера, — отвечал он.
— Как же вы добираетесь, в таком случае, до других островов?
— Мы не бываем там. Я езжу иногда в качестве губернатора Питкэрна. Когда я был моложе, я часто ездил — иногда на торговых шкунах, но большею частью па миссионерском бриге. Но он ушел, и мы теперь зависим от проходящих судов. Иногда их к нам заходит до шести в год. В другое время в продолжение года и более не заходит ни одного. Ваше первое за семь месяцев.
— И вы хотите мне сказать... — начал штурман.
Но капитан Давенпорт вмешался.
— Довольно. Мы теряем время. Что же можно сделать, мистер Мак-Кой?
Старик повернул свои карие, ласковые, как у женщины, глаза к берегу, и взоры обоих, капитана и штурмана, последовали за его взглядом, перешедшим от одинокого утеса Питкэрна к команде, столпившейся на баке и озабоченно ожидавшей решения. Мак Кой не торопился. Он размышлял ровно и медленно, шаг за шагом, с уверенностью ума, которого жизнь ничем не раздражала и не оскорбляла.
— Ветер теперь легкий, — сказал он, наконец. — Тут сильное течение на запад.
— Это-то и заставил» нас податься под ветер, — перебил капитан, желая отстоять свое знание морского дела.
— Да, это вас и снесло к подветру, — продолжал Мак-Кой. — Ну, так вот, сегодня вам не подняться против этого течения. А если бы и удалось, — здесь нет отлогого берега. Ваше судно погибнет совсем.
Он замолчал, а капитан и штурман с отчаянием смотрели друг на друга.
— Но я скажу вам, что вы можете сделать. Ветер посвежеет сегодня около полуночи— видите эти перистые облака и скопление их к наветру, за той тучкой. Вот оттуда, с юго-востока, и придет сильный ветер. До Мангаревы триста миль. Подите туда; там прекрасное ложе для вашего судна.
Штурман покачал головой.
— Пойдемте в каюту и посмотрим на карту, — сказал капитан.
Мак-Коя охватил в запертой каюте удушливый, ядовитый запах. Случайно доносившиеся невидимые газы щипали его глаза и вызывали в них жжение. Пол здесь был горячее, почти невыносимо горяч для его босых ног. Пот выступил на его теле. Он осмотрелся кругом почти со страхом. Эта коварная внутренняя жара была поразительна. Было чудом, что каюта еще не запылала. Ему казалось, что он находится в громадной пекарной печи, где температура может каждую минуту страшно повыситься, и он истлеет, как былинка.
Когда он поднял одну ногу и потер ее горячую подошву о панталоны, штурман засмеялся дико и хрипло.
— Передняя ада, — сказал он. — Самый ад находится как раз под вашими ногами.
— Жарко, — невольно воскликнул Мак-Кой, вытирая лицо ярким носовым платком.
— Вот Мангарева, — сказал капитан, нагибаясь над столом и указывая пятнышко, черневшее на белой карте. — И здесь, в промежутке, другой остров. Почему нам не пойти на него?
Мак-Кой не глядел на карту.
— Этот остров — Кресчент, — ответил он. — Он необитаем, и только на два или три фута возвышается над водой. Лагуна есть, но нет входа в нее. Нет, Мангарева — ближайшее место для вашей цели.
— Так пусть будет Мангарева, — сказал капитан Давенпорт, перебивая ворчливое возражение штурмана. — Созовите людей на корму, мистер Кониг.
Матросы повиновались, устало шаркая ногами по палубе и с трудом стараясь двигаться быстрее. Изнурение было заметно в каждом их движении. Повар вышел из камбуза послушать, и кают-юнга приткнулся около него.
Когда капитан Давенпорт объяснил положение и объявил о своем решении итти на Мангареву, поднялся шум. Среди глухого ропота слышались невнятные крики ярости, там и сям отчетливо выделялись проклятия.
Капитан не мог обуздать их; но присутствие кроткого Мак-Коя, казалось, сдерживало и успокаивало их; ропот и ругань замирали, и вся команда, кроме нескольких лиц, беспокойно обращенных к капитану, безмолвно устремила тоскующие взоры на покрытые зеленью вершины и скалы, нависшие над берегом Питкэрна.